Жили в отдалении, не в самой деревне даже, в четверти часа ходьбы от нее. А сейчас Утэнна пришел с известием — опустел некий дом, хозяева перебрались в другое селение, и отшельникам предложили стать новоселами. Не просто так предложили, конечно. Хоть и считали их всех чудаками, больше ни у кого в деревне Силы не было, а Соль еще порой помогала местному знахарю.
— Они удивляются — мол, и сами вы упорно держитесь на отшибе, опасно же это, и ваш мальчишка растет, как трава дикая, в деревне за ним хоть присмотрят.
— А что за ним присматривать, это он лучше нас всех все вокруг замечает, а серьезной опасности тут нет. Успеет еще стать привязанным к дому.
— Ладно, не хочешь, не надо. А где жить — мне без разницы, — ответил Утэнна.
Поднял руки — ладони широченные, словно лапы горного медведя, и сам на медведя похож, и голос низкий, рычащий. Обо всем лениво говорил Утэнна, словно о пустяках, давно не имеющих смысла. В волосах много весен назад проглянули белые нити, но сам выглядел моложе. Когда-то и он пришел с Юга, с дальних приисков.
С Тахи они познакомились на ярмарке в городке, именно Утэнна сманил молодую пару с собой в это небольшое селение.
Соль долго его побаивалась, пока не поняла, насколько доброе сердце бьется в этой суровой оболочке. Но даже когда опасалась, ничем себя не выдала: понимала, насколько он нужен Тахи. Это была часть его мира, Асталы. Утэнна, хоть никогда не был вхож в дома Сильнейших, не состоял в их свите или отрядах, говорил с Тахи на одном языке, знал те же молитвы, те же приметы.
Эти двое сразу сблизились, несмотря на большую разницу в годах. Но Утэнна не стал относиться к Тахи как к еще одному подопечному — все же оба повидали в жизни немало.
А еще юная пара с ним жила: Къяли, Киуте. У Киуте, казалось, одни глаза и есть на треугольном лице. Киуте была чистокровной северянкой, и мать ее родилась в зажиточной и сильной семье. Только ее любовью стал молодой человек из бедных, что близких совсем не порадовало. Когда его убили, она сбежала от родни, уже нося под сердцем дочь, и поселилась в предместьях Уми. А Къяли, тихий, худой, но жилистый, родился и вырос там, его родители были дружны с Утэнной. Оба умерли несколько весен назад от поветрия. Еще при их жизни Къяли встретил и полюбил Киуте, и все трое теперь были странной семьей, не связанной ничем, кроме взаимной приязни.
Земли, на которых стояла деревня, приграничные с Тейит, принадлежали Уми, но до главного города был еще долгий путь. Соль ни разу туда не наведалась, Тахи — лишь единожды. Здесь, в крохотном, стоящем вдали от крупных дорог селении, у них появился дом и все, что нужно для жизни.
…Некогда, в самом начале еще, Тахи предлагал Соль поселиться на севере, но она лишь качала головой, и трепетали перышки, украшавшие головную повязку: нет, там ты никогда не станешь своим.
К городку, где встретили Утэнну, вышли не сразу. Несколько раз подумывали остаться то в одном, то в другом поселении, но их пара вызывала чересчур любопытные взгляды, слишком дотошные вопросы. Тогда ночевали там, пополняли припасы и шли дальше. Однажды пришлось заглянуть и в лесную чащу. Соль сбила себе ноги в пути — горная серна, она не боялась и поросших травою равнин, но не привыкла бесконечно идти через леса, плотные, душные, то приветливые, то страшные. В лесу под темным покровом деревьев хозяйкой была зеленая тень. Влажность, а порой и прохлада, особенно после дождя, противоположные палящему зною открытых мест, исходящий от лесной почвы запах земли, мхов и сладкий аромат цветов. Папоротники повсюду, забивающие траву, деревья причудливой формы, покрытые свисающими плетями длинных гибких растений, порой пышно цветущих, порой покрытых ядовитыми шипами — а то и все вместе.
Солнце било сквозь прихотливую резную листву, а рядом, в темных сырых закутках, таилась бесчисленная яркая смерть. Смертоносным было многое — и невинные с виду пятнистые ящерицы, и огромные жесткие сколопендры, и змеи — тонкая быстрая тахилика и туалью, неповоротливый с виду.
По ночам лес наполнялся множеством голосов — от щебета и чириканья до хриплого рева. Соль жалась к Тахи, а он улыбался краешками губ — он знал эти голоса и любил их.
То, что так пугало любимую, было лишь отголоском подлинной чащи Асталы, было местами почти безобидными; здесь вряд ли погиб бы даже ребенок, понимай он хоть сколько-то лес.
И вот время прошло, и у них сын, и друзья — почти родичи, и все хорошо.
Когда сын родился, Тахи пообещал ему, что однажды возьмет его к Медвежьей голове, они будут идти долго-долго, но тот лично погладит по носу “медведя”. Слово свое он сдержал. Сыну тогда едва исполнилось семь, и это был последний их сезон в ставшем родным селении.
**
Тейит, настоящее
Седьмой день Огонек с Лиа переходили от селения к селению в низине, где растили сладкий тростник. Тут повсюду струилась вода, и порой дорогу им заменял широкий ручей — и узкая долбленка несла их от поворота к повороту.