Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ)

Когда поняла, что сбилась с дороги, перестав направлять грис, было еще светло. Трава тут казалась ярче — изумрудно-зеленой, то тут, то там высились кочки, и все больше попадалось засохших деревьев, кривых и маленьких. Грис стала бежать все медленней, потом заупрямилась и вовсе остановилась; девушка слезла, потянула своего скакуна за повод. Почва под ногами неприятно пружинила, будто Этле шла не по мху-травке, а по шкуре огромного спящего зверя. Пахло здесь странно и не слишком приятно — гниющей зеленью и чем-то еще незнакомым. Но запахи Асталы и без того утомили ее, привыкшую к горному воздуху, и Этле не придала этому особенного значения. Вскоре под ногам начало явственно хлюпать, обувь давно промокла, девушке становилось все холодней. Уже поняла, что попала в болото, но пыталась бодриться. Она понятия не имела, куда идти, перебираясь с кочки на кочку, с островка на островок. Выйти было необходимо — передергивало от одной мысли, что придется заночевать здесь, ложиться в эту травяную мшистую сырость. Да еще высунется какая-нибудь когтистая лапа…

Этле казалось, что она уже вечность бредет, ведя в поводу грис, и сама уже стала болотным духом, одиноким и мстительным. Увы, мстить было некому.

Небольшая птица пролетела над поляной, четкий абрис на фоне неба. Девушке показалось, что это голубь, и он был таким же, как те, которыми их снабдили в Тейит, как тот, что болтался у нее в клетке, привязанной к седлу. Таких голубей разводил Лачи, и в Асталу птице лететь было незачем. Этле едва не задохнулась от острой ненависти. Клятый дядюшка…

Вскинув голову, она взяла повод грис и пошла в сторону, откуда прилетела птица, глядя чаще вверх, чем под ноги. Под ногами чавкало и хлюпало все сильней, но это уже не пугало.

Кажется, чудо случилось, но не было сил радоваться. Следуя невидимым путем птицы, она все-таки выбралась на самом закате, и без сил свалилась не первое же встреченное сухое и ровное место. Мошкара, пауки, многоножки — какая разница. Поутру ее ждало еще одно чудо — дорога со знаком-отметкой. Глядя на него и на солнце Этле поняла, где находится.

Несколько дней миновало, с дороги девушка не свернула и никого не встретила, кроме одного раза — мимо прошагала вереница каких-то рабочих, шедших, судя по разговору, от селения до другого. Девушка отступила в заросли, удалось затаиться.

Теперь северянка сидела на причудливо изогнутом корне. Болота все еще тянулись неподалеку, но опасны были не более, чем утром приснившееся ночью чудовище. Впереди — если верить рисунку — оставалось полдня пути, и будет граница земель Асталы. Девушка впервые за долгую дорогу сумела облегченно вздохнуть. Рядом рос плод болотной дыни — большой, желтый с робкой прозеленью жилок, на прочном шипастом стебле. Уже переспелый, наверное.

Этле протянула руку, потянула плод. Он не поддавался, и она нагнулась к земле, двумя руками вцепилась в стебель, с усилием откручивая лакомство. Ножом взрезала кожуру, с наслаждением вгрызлась в прохладную мякоть, нежную, как пена. Плод оказался не слишком вкусным — довольно пресным и рыхлым. Этле отшвырнула недоеденную дыню и пристроилась подремать на мягкой кочке. Тихо было, и грис пофыркивала вполне спокойно. Этле поерзала на траве, устраиваясь поудобнее.

И сейчас лишь сообразила — у съедобных болотных дынь кончик острый, а у этой — тупой. Так плохо знала растения… а ведь рассказывала же Ашеноль о ядовитых, угощая брата и сестру местными фруктами.

Резь в глазах и спазм в горле помешали думать дальше.

**

Астала

Улиши несколько дней не выходила из своих покоев, и Киаль, узнавшая о сломанной руке, прорвалась к ней едва ли не с боем. Жена брата до сих пор была в этом доме чем-то вроде островка на реке: воды омывают его, выбрасывают то одно, то другое на берег, но не попадают вглубь. Служанки, которых Улиши с собой привезла, предпочитали болтать и сплетничать друг с другом, а не с прочими домашними, тем более не делились они секретами госпожи.

Но внучку хозяина дома они не посмели остановить.

Ступала Киаль бесшумно, но слышно ее было издалека: по звону браслетов, подвесок на поясе, или пришитых к подолу крохотных бубенчиков. Она не таилась — с чего бы? И все-таки застала Улиши с главной ее служанкой врасплох, ведь не только Киаль в этом доме носила браслеты. Приближенные Улиши тоже их любили.

— Не тревожься, ала, ты не потеряла способность иметь детей, — утешала служанка ее, сидящую на постели. — Все-такизря ты избавилась от него… ребенок бы упрочил твое положение, а рука… что рука? У кого не бывает вспышек гнева?

— Тебя не спросила, — холодно сказала Улиши, здоровой рукой обнимая себя, а больная висела на перевязи. — Хорошо, что я не успела сказать, вот дурой бы оказалась! Если бы он — ладно — не извинился, но вспомнил про то, что мне больно! Хотя бы на следующий день! Ну, пускай через день! Я не одна из его девок…

Она осеклась, заметив Киаль, неподвижно стоявшую у приоткрытой дверной занавески.