— Зачем? Теперь его не надеть…
— Оставь на память. Я пришлю того, кто новый закроет.
— Но если решат, что это я сам?
— Не глупи. Твоя сестра открыла свой, а не превратила в смятый хлам.
Усмехнулся:
— Твоя сестра мастерица наводить ужас… а ты, выходит, наоборот?
Айтли кивнул:
— Это оборотные стороны одного и того же.
— Почему ты решил помочь?
— Потому что ты помог мне до этого, — оглянулся на окно:
— Что там, снаружи?
— Праздник, — Кайе добавил, заметив тревогу: — Сюда больше никто не придет.
— У тебя и на лице кровь.
— Я знаю.
— Если нужна вода…
— В Астале каналы на каждом шагу. Хотя сегодня вода в них не будет прозрачной.
Голос Айтли стал глуше, словно он боялся спросить:
— Об Этле… ничего?
— Я не слышал.
Кивнул на прощанье и шагнул за порог.
Ночь уползла, уставшая от света, движений и грохота. Рассвет висел блеклой дымкой, глядя на пустеющие площади и улицы, и сомневался, стоит ли ему спускаться сюда. Рассвету было не по себе.
Имма покусывала листик мяты, пытаясь прогнать привкус сладкого дыма во рту. Праздники ее не интересовали, но в том или ином движении толпы она видела очередные предзнаменования. Почти все время она просидела на постаменте возле черной стелы на краю площади.
Там, на постаменте, и нашел ее Ийа, протянул руку — идем. Уставшая Имма послушалась, она всегда слушалась, если дело не касалось ее личного мира.
— Ты видела его сегодня? Кайе? — и, не ожидая ответа, продолжил: — Я боялся, все закончится плохо. Но он подевался куда-то.
— Чего же ты ждал? И почему никому не сказал? — удивилась Имма.
— Я видел энихи, а не человека. Такого, который отчаянно нуждается в крови… и способен когтями искры высекать из камней. Я потерял его из виду и больше найти не смог. Искал.
Он какое-то время шел молча, и спутница не нарушала течения его мыслей. Пальцы ее подрагивали, как всегда — в воздухе после праздника парило много невидимых нитей.
— Имма, я хотел лишь мести старшему. Я вел себя, как дурак.
Молодая женщина изумленно воззрилась на друга, и руки ее замерли.
— Я не стал любить Къятту, — усмехнулся невесело. — Но мальчишка… — Шагнул в сторону и присел на медный край фонтана в виде ревущего оленя. — Когда он был мал, я пытался его спасти, потом пытался убить. А сейчас я не понимаю, что от него ожидать. Да, он смел, беспечен, живет полной жизнью, не признавая запретов — но ведь много таких, те же Кауки. Те же мои братья, чтоб им провалиться. Но он готов рискнуть собой ради других, пусть это просто детский гонор. Он доверился мне — врагу. И еще… я касался его души. Он плохо владеет собой, ему едва удается справляться с Огнем. Но он сильнее, чем я мог надеяться — я говорю про тело. Раньше я мог мечтать, что он сожжет сам себя. Теперь скажу — нет. Еще пока нет. Зато любого другого — и удержаться вряд ли сумеет. И не станет — он убивает, как дышит. После сегодняшнего праздника кое-кто не вернется домой именно из-за него.
— Тебе-точто? — растерянно спросила Имма.
— Имма, дело не в тех пострадавших; мы все — рядом.
— Но что тебя беспокоит? — молодая женщина положила ему ладонь на плечо. — Нас семь Родов. Неужто не справимся с одним, если тот бросит нам вызов?
— Ты сама готова его принять? Я уверен, что нет, и большинство среди ваших. Мы и так… тесно здесь, душно, ты понимаешь? Всех нас чересчур много, но мы будто приклеенные друг к другу, у Родов не хватает душевных сил или разума отлепиться от Асталы и основать что-то собственное, как было некогда. Мы соперники, нередко противники, но все наши действия — нападения на рудники и караваны друг друга, желательно сохраняя в тайне, кто именно виновник. Даже Круг стал почти игрой… И все больше разница между тем, что заложено в нас и тем, что мы делаем. Только Кауки живут полной жизнью, но их путь тупиковый, они зря пытаются твердить об истинном величии тех, кто пытался жить так же — и основал Асталу. Не они, разрушающие мир и себя, были родоначальниками, а те, в ком присутствовал здравый смысл и жажда жизни. Север боится нас, но не зря ли? Никуда мы не двинемся из этих лесов и болот. Или выродимся, или спалим все сами, наконец-то устав от этой бессмысленной возни.
— Ты хочешь, чтобы мы умирали? — Имма сняла руку, отступила от друга детства. — Чтобы южане всерьез воевали друг с другом?
— Я не хочу, — перевел дыхание. — Я умею учиться. Не испытываю отвращения, глядя на север. Они станут против нас вместе, потому что нуждаются, потому что им есть, к чему стремиться. Неважно, пусть это золото, Солнечный камень или земля. Я знаю, они многим кажутся крысами в подполе, муравьями, копошащимися в муравейнике. Но если муравьев направить, возникнет живая река, уничтожающая все на своем пути. А мы…
— Ты говорил о мальчишке.
— Да, — Ийа кивнул, помолчал, собираясь с мыслями. — Скоро вулкан проснется. И первыми погребет тех, кто на его склонах.
— Боишься?
— Разве я говорил об этом? — произнес, не скрывая досады. — Но чем дальше, тем тяжелее в Астале — воздух перед грозой похож на то, что сейчас здесь. Ни грома еще, ни молний… и туча вроде как далеко. Но тяжко, Имма.
Имма глянула на небо: