Словарь имен собственных. Метафизика труб (сборник)

Однако нужно было вернуть ему еще и рот: у Матье Саладена практически не осталось ничего, что достойно этого названия, – ни губ, ни нёба. Врач послал его к лучшему на свете пластическому хирургу, который взял у пациента где-то кусочек хряща, где-то лоскут кожи, долго колдовал и наконец восстановил если не весь рот, то по крайней мере его основные элементы.

– Сейчас я больше ничего не могу сделать, – объявил он. – Приходите через год.

С тех пор он ежегодно оперировал Матье Саладена, выкраивая заново недостающую часть рта. Заканчивал он двумя неизменными фразами – они стали предметом шуток и прошли через все детство и отрочество чудом спасенного мальчика:

– Если будешь умницей, на следующий год сделаю тебе новый зев (язычок мягкого нёба, слизистую оболочку, нёбный изгиб, новые десны и т. д.).

Плектруда слушала, вне себя от восторга.

– Так вот откуда у тебя этот изумительный шрам поперек рта!

– Изумительный?

– Красивее его нет ничего на свете!

Поистине, они были созданы друг для друга – эти двое, ибо каждый из них на первом году жизни, на свой особый манер, слишком близко прикоснулся к небытию.

Феи (явно чересчур многочисленные) сперва осыпали девушку дарами, затем не скупились на испытания, а под конец наслали на нее худшую из казней египетских – казнь бельгийскую.

Прошло несколько лет. Жизнь в любви и согласии с Матье Саладеном, профессиональным музыкантом, вдохновила Плектруду на то, чтобы стать певицей и выступать под фамилией Робер, которую носит известный словарь, – и это идеально отвечало энциклопедическому масштабу постигших ее страданий.

Иногда самые ужасные несчастья скрываются под маской дружбы: Плектруда встретила Амели Нотомб и увидела в ней подругу, сестру, в которой так нуждалась.

Плектруда рассказала ей всю свою жизнь. Амели с ужасом выслушала эту историю, напоминавшую о судьбе Атридов[13], и спросила у Плектруды, каким образом столько посягательств на ее жизнь не внушили ей самой желания убивать – в силу того закона, который превращает жертв в отменных палачей.

– Ваша мать убила вашего отца, когда была беременна вами на восьмом месяце. Можно с уверенностью сказать, что вы бодрствовали в тот момент, поскольку вас мучила икота. Значит, вы были свидетелем убийства!

– Но ведь я ничего не видела!

– Не видели, но наверняка что-то ощутили. Вы совершенно особенный свидетель – свидетель in utero[14]. Говорят, младенцы, находясь в утробе матери, слышат музыку и знают, когда их родители занимаются любовью. Ваша мать разрядила револьвер в отца, находясь в состоянии крайнего бешенства: вы должны были почувствовать это, так или иначе.

– Не понимаю, к чему вы ведете.

– К тому, что это убийство наложило на вас глубокий отпечаток. Я уж не говорю о чисто метафорических попытках убийства, жертвой которых вы стали, а в результате сами решили убить себя. Так можно ли после такого не сделаться убийцей?

Отныне Плектруда, никогда не помышлявшая об этом, уже не думала ни о чем другом. И поскольку справедливость все же существует, она утолила свою жажду убийства, сделав его жертвой ту, что внушила ей страшную мысль. Она взяла ружье, с которым никогда не расставалась и которое верно служило ей при встречах с продюсерами, и выстрелила Амели в висок. «Я решила, что это самый верный способ заткнуть ей рот», – объяснила она мужу, отнесшемуся к этой акции с глубоким пониманием.

Плектруда и Матье, в чьей судьбе было немало общего – обоим частенько доводилось переправляться через Стикс, – прослезились, глядя на покойницу. И это еще больше укрепило согласие трогательной пары. С того дня их жизнь, слово в слово, уподобилась известной пьесе Ионеско – «Амели, или Как от нее избавиться»[15]. И в самом деле, труп весьма осложнил их жизнь.

Убийство и сексуальный акт часто завершаются одним и тем же вопросом: что делать с телом? В случае сексуального акта можно просто уйти. Убийство же не допускает подобной вольности. Потому-то оно и связывает людей куда теснее.

На данный момент Плектруда и Матье все еще не нашли никакого решения.

Метафизика труб

Вначале не было ничего. Это была не пустота и не туманная неясность, а просто-напросто ничего. И Создателю это ничего пришлось по душе. Ему ни за что на свете не удалось бы сотворить такое чудо. Это ничего было его подобием.

У новоиспеченного бога глаза никогда не закрывались. И даже если бы закрывались, от этого ничего бы не изменилось. Смотреть было не на что, а потому бог и не смотрел. Он был круглым, плотным, тугим и неподвижным, как сваренное вкрутую яйцо.

Бог был абсолютно самодостаточен. Он ничего не чувствовал, ничего не хотел, ничего не просил, ни от чего не отказывался и ничем не интересовался. Ну что это за жизнь, когда ничего не хочется? Бог не жил, а существовал.

Он и сам не заметил момента своего рождения. Некоторые толстые книги начинаются с таких незначительных фраз, что их мгновенно забываешь, но при этом кажется, что читаешь эти книги всю жизнь. Так было и с богом: он появился как-то незаметно. Словно существовал всегда.