Словарь имен собственных. Метафизика труб (сборник)

От них никуда не спрячешься, даже если очень захочешь, – они то и дело попадаются на глаза. В любом публичном саду, если там есть хоть какая-нибудь лужица, в ней непременно плавают карпы. Кои, как называют их в Японии, считаются здесь невкусными, и эту рыбу никто не ест. Карпами здесь только любуются.

Для японцев пойти в парк, чтобы полюбоваться карпами, – такая же культурная акция, как посетить концерт симфонической музыки.

Нисио-сан повела меня в дендрарий Футатаби. Я шагала, задрав голову вверх, и ошеломленно разглядывала огромные и величавые криптомерии. Меня особенно потряс их возраст: я прожила всего два с половиной года, а они двести пятьдесят лет – значит, они в буквальном смысле старше меня в сто раз.

Футатаби был ботаническим раем. Это богатство и великолепие ухоженной природы покоряло любого человека, даже если сам он, как я, жил в окружении неземной красоты. Казалось, деревья здесь были преисполнены сознания собственного величия.

Мы подошли к пруду. Он переливался всеми цветами радуги, и в нем кипела жизнь. На противоположном берегу буддийский монах бросал в пруд крошки, и из воды выпрыгивали карпы, ловя корм на лету. Меня поразило, какие тут водились великаны. Это был разноцветный фонтан карпов – их чешуя переливалась всевозможными оттенками: от стальной голубизны, серебра и перламутра до красно-оранжевого, черного и золотого.

Сощурив глаза, я любовалась этим сверкающим фейерверком. А когда открывала, то ничего, кроме гадливости, эти жирные рыбы-дивы, эти перекормленные жрицы рыбоводства у меня не вызывали.

Они походили на оперную примадонну Кастафьоре из «Тентена» – толстомясую тетку, разряженную в пушисто-щекочущие меха. Только карпы были немыми. А красочные мантии лишь подчеркивали нелепость этих уродин, как цветная татуировка привлекает взгляд к жировым складкам толстяков. Более отвратного зрелища мне еще видеть не доводилось. Пусть эти безобразные рыбины символизируют мальчиков, я не против.

– Карпы живут более ста лет, – почтительно произнесла Нисио-сан.

Я не понимала, чему тут радоваться. Зачем им так долго жить? Вот если это криптомерия, то с годами ее благородная и царственная красота лишь набирает силу и она возвышается огромным памятником великолепной мощи и терпению, вызывая почтительную робость и всеобщее восхищение.

А если карп проживет сто лет, то он только обрастет жиром и покроется плесенью в своей илистой заводи. Если вы думаете, что нет ничего противней свежего рыбьего жира, то ошибаетесь. Старый рыбий жир еще противнее.

Свое мнение я сохранила при себе. Когда мы вернулись домой, Нисио-сан заверила моих домочадцев, что карпы привели меня в восторг. Я не возражала: мне уже давно надоело разъяснять им свои взгляды на жизнь.

Андре, Юго, Жюльетта и я принимали ванну вместе. На мой взгляд, эти тощие мальчишки меньше всего походили на карпов. Но все равно были противными. С карпами их роднило только то, что и те и другие были противными. Вот почему эту рыбину и выбрали в качестве мальчишеского символа. Для девочек никогда бы не выбрали такого гадкого животного.

Я попросила маму сводить меня в знаменитый на весь мир «апуариум» Кобе (мне почему-то никак не давалось это слово). Моих родителей крайне удивил мой интерес к ихтиологии.

В действительности мне хотелось удостовериться, все ли рыбы так же безобразны, как карпы. Я долго разглядывала фауну, обитавшую в огромных стеклянных аквариумах: сколько там было живописных и щегольски разряженных рыб и прочей водной живности! Некоторые выглядели столь фантасмагорично, будто сошли с абстрактных полотен. Всевышний, видимо, решил порадовать себя, создавая эти немыслимые по красоте, но вполне пригодные для жизни в воде роскошные наряды.

Мой приговор был окончательным и обжалованию не подлежал: из всех рыб карп был самым гадким. Собственно, один только карп и показался мне гадким.

В душе я злорадствовала. Заметив мое ликование, проницательная мама поспешила объявить:

– Наша малышка станет биологом и будет изучать подводный мир.

Японцы правильно сделали, что выбрали карпа в качестве эмблемы для этого дурацкого мужского пола.

Я любила своего отца и терпела Юго – ведь он спас мне жизнь, но мой брат – это было сущее наказание. Если ему удавалось на несколько часов испортить мне настроение, он радовался этому целый день. Похоже, все старшие братья такие, может, их вообще следовало бы уничтожать как вид.

В июне наступила жара. Все дни я проводила теперь в саду и только на ночь, да и то неохотно, покидала его. Как только закончился май, рыбный флаг и мачту убрали: мальчики были больше не в чести. Словно развинтили на части статую неприятного мне человека. Все, никакого карпа в небе. Поэтому июнь сразу же мне понравился.

Температура воздуха располагала к спектаклям под открытым небом. И мне сказали, что все мы приглашены послушать, как поет мой отец.

– Папа поет?

– Да, он поет в Но.

– А что это такое?

– Увидишь.

Мне ни разу не доводилось слышать, чтобы мой отец пел: может, он прятался, чтобы попеть в одиночестве, или пел только в школе, под руководством своего учителя Но?