Словарь имен собственных. Метафизика труб

Забыто было даже девчоночье кокетство – лежачая статуя отбросила все, что могло поколебать ее решимость и оказать сопротивление недоброй стихии.

Ее широко открытые глаза созерцали самое захватывающее зрелище в мире – смерть, разбитую на мириады белых пылинок, которые сыпались сверху, как разрозненные частицы огромной тайны.

Иногда ее взгляд обращался к телу, которое снег запорошил прежде лица, так как одежда не пропускала наружу тепло. Затем глаза вновь поднимались к облакам; щеки мало-помалу остывали, вскоре снежный покров лег на них тонкой вуалью, и статуя сдержала улыбку, чтобы не повредить элегантности белого флера.

Мириады снежинок падали с неба, и крошечная лежащая фигурка стала почти неразличимым холмиком в белой пустыне сада.

Единственная уловка состояла в мигании, пусть и непроизвольном. Однако глаза были по-прежнему обращены вверх и еще могли следить за медленным, неотвратимым падением хлопьев.

Воздух пробивался сквозь ледяной панцирь, избавляя статую от удушья. Ее захватывало потрясающее, сверхчеловеческое упоение борьбой с кем-то неизвестным – с неведомым ангелом, со снегом, с самою собой? – и удивительный покой, настолько глубока была ее решимость принять свою судьбу.

Зато у снеговика дела шли совсем худо. Рассеянная и мало убежденная в необходимости подобных экспериментов, Розелина никак не могла сохранять неподвижность. К тому же вертикальная поза плохо способствовала превращению в снежную скульптуру и покорности судьбе.

Она глядела на изваяние, растерянно соображая, что же ей делать. Зная упрямство своей подруги, она понимала, что Плектруда никогда не простит ей, если она осмелится ее спасти.

И хотя говорить было запрещено, она все же рискнула нарушить приказ:

– Плектруда, ты меня слышишь?

Ответа не было.

Это могло означать, что статуя, рассерженная непослушанием снеговика, решила наказать его молчанием. Такая реакция была вполне в ее духе.

Но могло означать и кое-что совсем другое.

Розелину обуревали противоречивые чувства.

Снежный покров стал таким плотным, что уже не исчезал при мигании. Мало-помалу белые хлопья заполнили впадины глазниц.

Сначала дневной свет кое-как проникал сквозь морозное белое кружево, и статуя любовалась алмазным куполом, сверкавшим в нескольких миллиметрах от ее зрачков.

Но вскоре этот саван сделался непроницаемым, и живое надгробие очутилось в полном мраке. Правда, и во мраке таилось волшебство: казалось невероятным, что под ослепительной белизной может царить кромешная тьма.

Постепенно пелена становилась все плотнее.

Статуя почувствовала, что воздух не доходит до нее. Она решила встать, чтобы освободиться из плена, однако снег уже заледенел, образовав твердый кокон, точно соответствующий форме тела, и стало ясно, что скоро эта холодная тюрьма превратится в гроб.

Но пока изваяние было еще живо, оно повело себя как живое существо, а именно – закричало. Отчаянный вопль был приглушен толстым слоем снега, и из-под белого холмика донесся еле слышный стон.

В конце концов Розелина услышала его, бросилась к подруге и вырыла ее из снежной могилы, разбросав голыми руками смерзшиеся комья. Показалось лицо, отливающее синевой, – прекрасное загробное видение.

Ожившая статуя в экстазе воскликнула:

– Было так здорово!

– Почему ты не вставала? Ты же могла умереть!

– Потому что снег заледенел и не отпускал меня.

– Неправда, совсем он не заледенел. Я же разгребла его руками!

– Да? Значит, я слишком ослабела от холода, вот и все.

Она сказала это с такой восхитительной небрежностью, что потрясенная Розелина спросила себя, уж не симулирует ли ее подруга. Но нет, она и вправду вся синяя. Ведь не может же человек так ловко притворяться мертвецом!

Плектруда встала на ноги и благодарно взглянула в небо.

– Это потрясающе – то, что со мной случилось!

– Сумасшедшая! Неужели тебе непонятно, что, если бы не я, ты бы уже была на том свете?

– Да, конечно. Спасибо, ты меня спасла. Так даже еще прекраснее.

– Что тут прекрасного?

– Всё!

Девочка в радостном возбуждении вернулась домой; приключение окончилось тяжелой простудой.

Розелина подумала, что Плектруда еще дешево отделалась. Восхищение подругой не мешало Розелине считать ее слегка тронутой: вечно та превращала свою жизнь в спектакль, вечно ее тянуло к чему-то возвышенному и героическому, к смертельной опасности, от которой могло спасти только чудо.

Розелина так никогда и не избавилась от подозрения, что Плектруда нарочно медлила под снежным саваном; зная характер своей подружки, она понимала, что, если бы та выбралась из-под снега самостоятельно, вся эта история показалась бы ей куда менее захватывающей. В угоду своим эстетическим представлениям Плектруда ждала, чтобы ее спасли. И Розелина спрашивала себя: неужто Плектруда готова была умереть, лишь бы не разрушить свой героический образ?

Разумеется, Розелина не могла бы определить, на чем основаны ее подозрения. Временами она пыталась доказать себе обратное: «В конце концов, она ведь позвала меня на помощь. Будь она действительно сумасшедшей, она бы не закричала».