Словарь имен собственных. Метафизика труб

Только спустя двадцать лет я узнаю историю о том, как мой отец, совершенно не помышлявший о певческой карьере, стал певцом в театре Но. В 1967 году он прибыл в Осаку в качестве бельгийского консула. Оказавшись впервые в азиатской стране, этот молодой тридцатилетний дипломат сразу же воспылал к ней страстной любовью, и любовь эта будет взаимной. И свою любовь к Японии мой отец сохранит на всю жизнь.

С энтузиазмом неофита он жаждал познать все чудеса Империи. Поскольку он еще не говорил по-японски, его повсюду сопровождала блистательная японская переводчица. Она взяла на себя также роль гида и заодно приобщала его к различным видам национального искусства. Заметив, с какой радостной отзывчивостью отец открывает для себя Японию, она решила показать ему малодоступную в те годы иностранцам жемчужину традиционной культуры: театр Но. В то время западные люди охотнее посещали театр Кабуки.

Переводчица повела моего отца в самое сердце театра Но – в знаменитую школу Но в Кансае, учитель которой был «живым памятником» древней культуры. У отца возникло чувство, что он перенесся на тысячу лет назад. Это чувство усилилось, когда он услышал неразборчивое бормотание, словно пробивающееся сквозь толщу веков. Это напоминало музейные экспозиции, имитирующие сценки из древних времен, которые разглядывают со скучающей миной.

И только позже он постепенно начнет понимать, что театр Но – это изысканнейшее культурное действо. Как только он почувствует его красоту, он продвинется на шаг по пути познания этого искусства.

Несмотря на смятение, которое эти странные звуки вызвали в тот первый раз у моего отца, он, как истинный дипломат, всем своим видом выражал благостное восхищение. Он несколько часов терпеливо слушал этот непонятный речитатив, ничем не выдавая своей скуки.

Между тем, сам того не подозревая, своим появлением он вызвал в школе настоящий переполох. Прощаясь с моим отцом, старый учитель Но подошел к нему и торжественно произнес:

– Досточтимый гость, знайте, что вы первый иностранец, который переступил порог нашего дома. Могу ли я попросить вас высказать свое мнение о песнях, которые вы только что прослушали?

Переводчица добросовестно перевела сказанное.

Смущенный собственным невежеством, отец отважился лишь на банальные комплименты и произнес хвалебные слова о непреходящем значении древней культуры, богатстве художественного наследия этой страны и прочие благоглупости.

В свою очередь смущенная этими банальностями, переводчица решила не выставлять гостя в невыгодном свете. Эта образованная японка в самых утонченных выражениях высказала собственное мнение об услышанном, приписав свои слова гостю.

Слушая ее «перевод», старый учитель раскрывал глаза все шире и шире. Как! Этот белый невежественный чужестранец едва ступил на японскую землю, впервые услышал Но – и сумел постичь глубинный и тончайший смысл этого высочайшего искусства!

И учитель совершил поступок, невозможный для японца, a fortiori для «живого памятника» культуры, – он взял чужестранца за руку и торжественно изрек:

– Досточтимый гость, вы настоящий маг! Вы необыкновенный человек! Вы должны стать моим учеником!

Будучи безупречным дипломатом, мой отец с помощью сопровождавшей его дамы радостно ответил:

– Это мое самое сокровенное желание.

В ту минуту он не представлял себе всех последствий своего жеста вежливости, полагая, что никто не примет его всерьез. Но старый учитель, не откладывая в долгий ящик, тут же назначил ему время первого урока и попросил прийти на следующий день в семь часов утра.

На следующее утро любой здравомыслящий человек попросил бы свою секретаршу отменить по телефону этот нелепый урок. Любой, но не мой родитель. Встав на рассвете, он явился в точно назначенный час. Почтенный профессор воспринял это как должное и принялся обучать его, не проявляя ни малейшего снисхождения: такая широкая душа, как у этого чужестранца, заслуживала высочайшего уважения, то есть самой суровой требовательности.

К концу урока мой бедный отец был еле живым от усталости.

– Очень хорошо, – похвалил его старый учитель. – Приходите завтра в это же время.

– Но… дело в том, что… в восемь тридцать начинается мой рабочий день в консульстве.

– Ничего страшного. Приходите в пять утра.

Усталый и растерянный ученик послушно кивнул. И каждое утро в этот бесчеловечно ранний час мой отец, у которого и без того хватало обязанностей, будет ходить к учителю в школу Но. Только в выходные дни он мог позволить себе неслыханную роскошь – начинать урок несколько позже, в семь утра.

Бельгийский ученик чувствовал себя раздавленным этим «живым памятником» японской цивилизации, к которой тот его старался приобщить. Мой отец, до приезда в Японию любивший футбол и велосипед, задавался теперь печальным вопросом: за что ему выпал сей горький жребий – пожертвовать своей жизнью ради столь непонятного искусства, как Но? Оно было ему столь же близко, как суровый янсенизм[21] бонвивану или добровольный аскетизм – обжоре.