Словарь Ламприера

Эбен вспомнил последний номер Камнееда, вспомнил, как в его глотку скользнул молочно-розовый камень, протянутый Ламприером в тот момент, когда люди сэра Джона боролись с приспешниками Фарины. И Ламприер обменялся странными знаками с предводителем этих смутьянов, Штильцем, Штольцем, или как там его… одним словом, с тем, кто считался правой рукой Фарины. Рой стукнул женщину по ноге, да и не раз, и весь вечер превратился в скандал. Сегодня же они собирались пойти в театр. Эбен не мог подавить в себе растущее предчувствие беды. Он снова взглянул на корабль, но ничего не изменилось. Они пойдут в оперу. Он надеялся, что капитану Рою опера понравится не меньше, чем Камнеед. Эбен внимательно разглядывал корабль, но не замечал ни малейшего признака жизни.

В то же утро, сидя рядом с герцогом Камберлендским и герцогом Куинсбери, лордом Браднеллом, леди Креймер, сэром У. У. Уинни и прочими ценителями искусства, Мармадьюк Столкарт мрачно взирал на синьоров Морелли и Мориги, обменивавшихся перед ним на сцене ариями из «LaFrascatana ».

— Добавьте канатоходца, — приказал он Болджеру. — Скажите Рихтеру, или как там его зовут.

Болджер кивнул и записал распоряжение.

— Йоо-ооо-ооо! — тянул синьор Морелли.

— Мээ-эээ-эээ! — отвечал ему синьор Мориги. Леди Креймер помахала носовым платочком мужу, который играл в оркестре первую скрипку. Заметив ее, он помахал в ответ. Музыка умолкла.

— Превосходно, Мориги, — обратился Столкарт к тенору. — Очень хорошо у вас получается.

Мориги пожал плечами и направился за кулисы.

— Можем мы на сегодняшний вечер добавить аллегро? — спросил Столкарт у Болджера. — Какое-нибудь коротенькое?

— «Seserce, sedice », — подсказала леди Креймер.

— Что-нибудь более жизнерадостное, — проворчал герцог Камберлендский.

— Слишком поздно, — ответил Болджер. Столкарт вздохнул.

— Ну что ж, тогда перерыв, всем собраться к одиннадцати!

Он хлопнул в ладоши, поднялся и взял Болджера под локоть. Они прошли вдвоем через полуосвещенный зал.

— Этот театр через месяц прогорит. Взгляните сюда, — Болджер указал на колонки цифр в своей записной книжке. Мармадьюк опустил глаза.

— У Морелли чудесный голос, вы слышали? — Свет упал на страницу блокнота, выхватив из темноты столбик цифр.

— Погасите эти лампы! — крикнул Болджер осветителям, уже поднимаясь с Мармадьюком по лестнице. — Вы что, не поняли меня, Мармадьюк? Еще один месяц, и все, — он провел пальцем поперек горла. — Занавес.

Мармадьюк поднимался по лестнице, не останавливаясь. Он уже наизусть знал все, что скажет Болджер.

— Пора остановиться, я вас уверяю. Мармадьюк спокойно слушал.

— Ваши проклятые черепахи нас угробят. Они разорят ваш театр, и пострадаете не только вы…

Вот в чем было дело. В черепахах. Конечно, Болджер был прав, но ему не хватало дальновидности. Мармадьюк давно взвалил на свои плечи обязанность открыть глаза своему слишком прозаическому партнеру. Само собой разумеется, что публика быстро потеряла интерес и к «Рабам любви», и к «Лукавой горничной», а теперь и к «LaFrascatana ». Это не вызывало сомнений. Людям хотелось чего-нибудь новенького, и Мармадьюк вставлял в программу канатоходцев, фехтовальщиков, отрывки из концертов и балеты. И все же пустые места стали появляться даже в оркестровой яме, а на галерке и вовсе не было никого. Мармадьюк не мог угнаться за растущими аппетитами публики. Иногда, наблюдая за посетителями, он замечал на их лицах жадное выражение. Даже когда они кричали и ссорились со своими соседями, при взгляде на сиену весь мир переставал для них существовать. Эти люди жаждали зрелищ, и эта жажда становилась все острее, и старый репертуар уже не утолял ее. Вот, например, в театре «Сэддлер-Уэллс» (театре?! Да это лавка бакалейщика с тремя свечами и четырьмя скамейками!) в программу вставили драку на палках. Человек, который глотал камни на Кокспер-стрит, неплохо зарабатывал до тех пор, пока три недели назад публике не понадобились канатоходцы, а после канатоходцев они захотели полюбоваться на чудеса верховой езды, и так далее, и тому подобное. Поэтому Мармадьюк и цеплялся за своих черепах, словно оплеванный пророк; до черепах было еще далеко, но ему пообещали, что их обязательно доставят, и тогда он будет торжествовать.

— Отмените этот заказ, — сказал Болджер. Нет, ни за что, ни в коем случае, даже если театр взлетит на воздух.

— Они уже частично оплачены, — ответил он, и Болджеру осталось только прикусить язык. Черепах должны были доставить от Коуда три месяца назад, но Мармадьюк все время получал новые объяснения и извинения (последним объяснением была якобы треснувшая форма).

— Все равно их никто не увидит, — сказал Болджер, зная, что разубеждать Мармадьюка в его глупостях всегда было очень тяжело.