Словарь Ламприера

— Терпение! До этого произошли кое-какие события. Рошельцы начали понимать, что могут проиграть. Город стал меняться. Сгорел купеческий квартал; сперва мы думали, что пожар вспыхнул в результате обстрела, но оказалось, что нашлись поджигатели среди самих горожан. Все, что могло гореть — солома, сено, хворост, порох со складов, — пришлось перенести в цитадель и сложить в подвалах. Были схвачены солдаты, пытавшиеся пересечь линию фронта, и у них были бумаги, подписанные самим Ришелье. Десятки разоблаченных предателей болтались на виселицах на городской площади. Мы пытали их, и они называли нам имена сообщников. Мы пытали тех, кого они нам называли, и те называли других. Были и лжесвидетельства, и со всем этим нам приходилось разбираться. В конце января в городе вспыхнула эпидемия цинги, от которой чернели губы и кровоточили десны. Запасы продовольствия подходили к концу. Начали есть лошадей, потом — ослов и мулов, кошек и собак и, наконец, мышей и крыс. В кварталах бедняков случалось и людоедство. Убивали и ели все живое. В пищу шло все, что хоть немного напоминало еду: воловьи шкуры, кожаные ножны и сапоги, сваренные в свечном сале, аптечная корица и лакричный корень. Мы делали подобие хлеба из соломы с сахаром или из толченой древесины, штукатурки, навоза. У нас уже не было сил радоваться, когда в мае к гавани подошли пятьдесят кораблей Денбига. Но батареи, установленные на молу, не дали им приблизиться, и нашим брандерам пришлось вернуться в порт. От Франсуа все еще не было никаких известий. К концу мая в городе не было ничего, похожего на еду, и некоторые горожане рисковали собирать моллюсков на побережье под вражеским огнем и копать портулак между стенами и линией фронта. Старики и младенцы начали умирать первыми.

Лицо Джульетты оставалось абсолютно неподвижным, в свете свечи она казалась мраморным изваянием. Воодушевление членов «Каббалы» постепенно угасло. Ламприер следил, как Жак вызывает призраки последних месяцев осады: бескровные лица, истощенные тела, похожие на скелеты, смрад разлагающихся на улицах трупов, плоское небо, глухие удары канонады, остававшиеся без ответа, несмотря на обильные запасы пороха, потому что рошельцы были уже не в силах справляться с орудиями. Совсем мало детей. Затихшие улицы. Караулы, которые выставляли на ночь, к рассвету уменьшались вдвое. Большой колокол молчал. Не было сил звонить. Внешние стены были уже наполовину разрушены, и люди, похожие на привидения, сбивались к центру города. Они жались к кованым воротам цитадели. Город умирал, они чувствовали это, но еще не знали, какова будет смерть. Ходили слухи о том, что король задумал ужасную месть ослушникам. Это заставило горожан из последних сил тащиться через вымершие улицы и укрываться в цитадели; ворота крепости закрывались за ними и запирались на засов. Высокие стрельчатые окна бесстрастно взирали на столпившихся внизу горожан. Этим людям было нечего терять.

— К октябрю люди уже умирали сотнями. Делегации ходили туда и обратно между мэром Рошели Житоном и Ришелье, стараясь договориться о примирении. Из двадцати пяти тысяч жителей в живых оставалось не более восьми тысяч. В последнюю неделю октября мы получили послание Франсуа, зашифрованное в донесении, адресованном мэру Житону. Перед отъездом Франсуа мы договорились о коде: читались только седьмые буквы, затем — девятые. Семь и девять были любимыми числами Франсуа. Мы прочитали пространное донесение мэру, в котором обещались новые корабли из Англии, перечислялись осведомители Ришелье и содержалось требование продержаться любыми средствами еще месяц. Но когда из этого донесения буква за буквой возникло настоящее послание, послание к нам, мы поняли, что обещание мэру — ложь. Письмо Франсуа гласило: «Кораблей не будет. Пощады не ждите. Спасайтесь». Город отдадут на разграбление, стены сровняют с землей. Мирные переговоры могли только оттянуть час неизбежной гибели. Какие могли быть переговоры, если город ничего не мог предложить, и все в городе понимали это. Рошельцам было нечего терять. Итак, мы решили бежать.

Ламприер вопросительно взглянул на Жака, но Жак не смотрел ему в глаза. Вокансон тоже отвел взгляд.

— Чего вы ждали? — спросил Ламприер. — Почему вы не бежали раньше?

— Там была наша жизнь. — Жак наконец встретился с ним взглядом. Тени в кресле председателя слегка пошевелились, словно в знак подтверждения. — Все, что мы создали, и все, над чем мы трудились, было в Рошели: корабли, стены, наши дома… Мы знали, что со всем этим придется расстаться. И наше главное богатство, доходы от Компании, собиравшиеся и скрывавшиеся в течение двадцати пяти лет, мы надеялись спасти, пока не получили письмо Франсуа. Мы прождали слишком долго, и теперь речь уже могла идти только о спасении собственной жизни. — Жак снова умолк, и Ламприер увидел, как председатель опять пошевелился в темноте. Заговорил Вокансон: