Словарь Ламприера

— Будем теперь защищаться, — ответил Уилберфорс, и голова Герста повернулась в том направлении, куда указывал ван Клем: на пиратов надвигалась толпа каких-то головорезов во главе с предводителем, то и дело нервно поглядывавшим через плечо, словно желая убедиться, что его армия, собранная лишь полчаса назад, все еще готова к действиям, не разбежалась и, главное, не передралась между собой. Штольц вызывал у своих людей скорее тихое уважение, чем самоубийственную жажду крови. Бесшабашные авантюры, пропитанные кровью поля сражений, столь любимые генералом де Венсом, были не для него. Любая кампания, руководи ею Штольц, отличалась бы надежным обеспечением, тщательной подготовкой снаряжения, четкой связью, логикой и тому подобным. Люди должны быть сыты, лошади — напоены. Если бы Штольц взялся за руководство военными действиями, никто не стал бы жаловаться на отсутствие теплой зимней одежды. Письменный стол его был бы завален открытыми учебниками и справочниками, свет в его кабинете горел бы допоздна, пока Штольц выстраивал бы свою стратегию на испытанных и проверенных моделях. Кампании великого Кунктатора обрели бы вторую жизнь. Никаких марш-бросков, никаких переходов через Альпы, ночных атак и молниеносных ударов. Девизом второго Кунктатора стали бы медленное продвижение, сплоченность и осада. Сила врага всегда оказывалась бы преувеличенной, и враг всегда бы осознавал это и ускользал бы от громоздкой военной машины Штольца, не понимающего, что упускает лучшие возможности, что война затягивается, что она никогда не окончится, — разве что сама собой угаснет и сойдет на нет из-за лени, потери интереса или эпидемии. Солдаты бы жили, взрослели, женились и умирали, на их место становились бы их сыновья, повторяющие судьбу отцов. Лагерь стал бы Лагерем с большой буквы, война — Войной. И сегодня все это могло начаться. Это было возможно. Сегодня Штольц пришел топить корабли. — По двое на одного. Шансов мало, Уилберфорс, — пробормотал Герст, вытаскивая саблю и поправляя на голове яркий платок. Хорошо бы у него была повязка на глазу, подумал он про себя и тут же поморщился от внезапной боли в спине. Лобс и Ойс де Вины достали пистолеты. Петер Раткаэль-Герберт за их спинами без особого энтузиазма сражался с воображаемым противником. Он сделал выпад и шаг вперед, и у него получилось уже лучше, чем прежде. Он повернулся к Уилберфорсу, ожидая одобрения, но тот не обращал внимания ни на него, ни на Герста, ни даже на сброд, выстроившийся в идеально ровную шеренгу всего ярдах в десяти от пиратов.

— Они не похожи на полицию, — пробормотал Амилькар. — Может, вступить с ними в переговоры? Как ты думаешь, Уилберфорс?

Но взор Уилберфорса был прикован к востоку, к дальнему причалу, туда, где за последним пристанищем «Тисифоны», «Мегеры» и «Алекто» возвышался корабль, который устоял против водоворота, хотя, вне всяких сомнений, должен был разделить судьбу злосчастной троицы.

Уилберфорс двинулся вдоль причала, минуя толпу, влекомый страстным любопытством. Этого не может быть, думал он. Головорезы Штольца придвинулись ближе и с готовностью подняли палки. Петер Раткаэль-Герберт сжал саблю в дрожащей руке. Но ведь это есть! — подумал Уилберфорс. Он обернулся назад, взглянув на своих людей, и увидел, как какой-то длинный тип в сопровождении другого, совсем маленького (безногого?), торопливо идет по пристани к толпе, сохранявшей пока что спокойствие, так же как и пираты… да, так и есть, он безногий, убедился Уилберфорс, когда поднялась первая сабля… он снова взглянул на корабль и прочел название этого исчадия ада.

— Это проклятый «Вендрагон»! — проревел Уилберфорс, но никто не услышал его — ни Герст, ни Амилькар, ни интернунций, ни Штольц со своей ватагой, ни даже капитан, ковылявший по пристани (хотя «Вендрагон», за которым Эбен пусть и неохотно, но все же обещал присматривать, безусловно, был главной причиной спешки капитанов), ибо в эту секунду сама земля, на которой они стояли, содрогнулась, и из недр ее донесся ужасный демонический вопль. Все изумленно уставились на поверхность реки, снова разверзшуюся, словно Харибда, поглотившая корабли, намеревалась теперь изрыгнуть их.

* * *

Любовь, это была безоглядная любовь. Трижды Ламприер слышал скрежет изуродованных кораблей о несокрушимые скалы, трижды воды замирали в неподвижности и снова вскипали, вздымая на гребне проглоченные водоворотом корабли и бросаясь наверх по стволу шахты. Клейкие водоросли тщетно пытались защитить возлюбленный корабль от безудержного гнева Зверя, от сокрушительных ударов, разбивавших в щепы обшивку, от неумолимого нисхождения в ад. Отравленные воды взмывали ввысь, и в зеленом сиянии Ламприер увидел, как виконт карабкается за ними по лестнице: стальной механизм под маской плоти, ревущий и изрыгающий ужасные проклятия.