Словарный запас

Ну, не сами же они все это придумывают? Есть же где- то какие-то дядьки в кабинетах, сочиняющие всю эту немыслимую байду и посылающие толпы альтернативно одаренных подростков, и без того ничем друг от друга не отличающихся, а для пущего неразличения еще и покрытых одинаковыми попонами с изображением главного мишки, то к одному посольству, то к другому, то поорать, то поскандировать, то похлопать в ладоши, то пошлепать губами?

И чего больше в этих дядьках или тетках — тупости или подлости? Полной социальной безответственности, полного забвения родной и мировой истории, инстинкта самосохранения, наконец, или холодного расчета? Хрен их знает. Неинтересно.

А интересно то, что по улицам моего родного города становится просто небезопасно ходить законопослушному человеку. Не далее как сегодня моя жена подверглась нападению этой гопоты, наглеющей все больше и больше.

И что, теперь эти мишки, сошки, букашки и какашки будут за меня решать, где мне ходить, а где нет? На что мне смотреть, а на что нет? Что мне фотографировать, а что нет? А может быть, им захочется поинтересоваться, о чем я думаю? Так я и сейчас могу сказать. Я и говорю. Я говорю: «Эй вы! Запомните. Москва — мой родной город. И я сам буду решать, где мне ходить, где мне не ходить и как мне на что реагировать. И так будет до тех пор, пока ваши крупные мишки не напишут новый закон, по которому у вас больше прав, чем у меня. Тогда и поговорим. А пока — знайте свое место».

Войну, как известно, легко начать, но очень трудно закончить. Особенно войну при фактическом отсутствии противника. Ужасно обидно, когда ты с хриплыми криками «ура» врываешься в населенный пункт, а там никого нет. Очень обидно выглядеть еще большим идиотом, чем ты и без того являешься. Если враг не сдается, его уничтожают. А если врага нет, его придумывают. Или назначают. Это дело не вчера возникшее. Собственно великая созидательная деятельность той организации, из темных недр которой вышли все наши главные и второстепенные мишки, во все времена занималась именно этим. И всегда с огромным успехом и при горячей поддержке широких патриотических слоев охраняемого от врагов общества. Патриотический человек, как правило, горячо одобряет и поддерживает любые шевеления родных органов ровно до того момента, когда во враги попадает сам.

Нет, воевать так воевать. На войне как на войне. А то что же получается? Мы что, зря, что ли? А сколько материалу на лозунги пошло? А сколько красок? А речовки сколько репетировали? У нас же память сами знаете какая! А бабок сколько вбухано, наконец, на сопротивление оранжевой заразе? А они взяли да попрятались куда-то. Ну нет, так дело не пойдет. Все равно будем воевать.

Ладно, чтобы не получилось все же так мрачно и патетично, закончу анекдотом. Был такой в 70-е годы. О том, как якобы в Москве открыли официальный публичный дом. Там, как это и положено в любом советском учреждении, создали комсомольскую организацию. И вот на общем собрании директриса говорит: «Девочки. Среди нас есть одна некомсомолка, Люся Петрова. Давайте примем ее в комсомол. Хочешь, Люся, вступить в комсомол?» — «Нет, — говорит Люся, — я не могу. Мама не разрешит. Она и сюда-то не хотела меня отпускать».

[Ностальгия]

Пронесли покойника

Заявленный на минувшее воскресенье «Имперский марш» был в последнюю минуту запрещен городскими властями. Почему сначала разрешили, а потом вдруг запретили? Чего забоялись? Впрочем, наши власти вообще в последнее время начали демонстрировать какую-то поистине стародевическую обидчивость и повышенную пугливость и стали тревожно вздрагивать при любом шорохе. Бог их знает, в чем там у них дело — нервы, наверное. Выборы, то, се.

Марша не было, был всего лишь митинг. Тоже красиво, как было сказано в одном старом анекдоте.

Человеку свойственна тоска. Кому-то — «тоска по мировой культуре», преобразующаяся, если повезет, в мощную и, что важно, свободно конвертируемую творческую энергию. А кому-то не дает заснуть тоска глубинно женственная по своей природе. Это тоска по чему-то крупному, мускулистому, пахнущему здоровым мужским потом-по чему-то такому, к чему хочется прислониться и забыться навек, бормоча сладкое слово «империя».