Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой

Она дополола до самой изгороди и разогнула спину. Заметив сквозь кусты ежевики Нежку, улыбнулась.

— Ты чья? — спросила женщина.

— Гриварова.

Нежка указала на домишко у себя за спиной, потом опустила глаза, уставившись на свою куклу. Она не привыкла к людям и стеснялась их.

— А как тебя звать?

Нежка ответила.

— Поела бы хлеба?

— У меня его нет.

Крестьянка весело рассмеялась. Она сунула руку в карман и вытащила оттуда большой кусок хлеба. Хлеб, испеченный из смеси белой и гречишной муки, был похож на пирог. Женщина протянула его Нежке сквозь изгородь.

Нежка поднесла краюху ко рту и хотела уже откусить, но передумала. С хлебом в руках она побежала домой.

Мать удивилась, увидев у нее такой большой кусок хлеба.

— Кто тебе дал?

— Женщина.

— Какая женщина?

Этого Нежка не знала.

Мать вышла на порог и увидела Меячиху, направлявшуюся по тропинке к их дому. Женщины поздоровались и вошли в горницу.

Меячиха села. Откашлявшись, она сказала:

— Дала бы ты мне Нежку, она немного присмотрела бы за нашей Маричкой!

Гривариха всплеснула руками:

— Боже мой, какая из нее нянька!

— Да она и не будет нянькой. Станут вместе играть, вот и все.

Гривариха не могла решиться. Она всегда беспокоилась за Нежку, оставляя ее дома одну. Весь день только о ней и думала. Нежка была ее заботой и обузой. И все же ей не хотелось расставаться с дочкой.

— Если мы останемся ею довольны, это будет не задарма, — настаивала Меячиха.

Гривариха глядела на дочку, часто моргая глазами.

— Чтобы младенец нянчил младенца? — вздохнула она.

— Я тебя не неволю, — сказала соседка и поднялась со своего места. — Как хочешь… Я только подумала, это было бы неплохо и для меня, и для тебя…

А Нежка тем временем молча стояла у печи и только беззвучно открывала рот. Она чувствовала, что разговор идет о ней. Но была так растеряна, что не могла всего уразуметь. Она поглядывала то на мать, то на Меячиху.

— Ты хотела бы пожить у Меячевых? — спросила ее мать. — Была бы у них нянькой.

У Нежки от смущения перекосилось лицо. Она теребила куклу за платье.

— Не знаю, — замялась она.

— Хлеба у них будет вдоволь. И новое платьице получишь.

— Да, да, — подтвердила Меячиха.

— В самом деле? — Нежка взглянула на соседку. — Розовенькое?

— Розовенькое, — засмеялась Меячиха. — Ну как, придешь?

— Ладно, — сказала она тихо и посмотрела на мать. — А как же Божья коровка?

— Какая божья коровка? — удивилась Меячиха.

— Кукла.

— Ну, куклу у тебя никто не отнимет. И у Марички есть кукла. Вместе будете им стряпать и спать их укладывать…

Они договорились. Нежка должна была стать нянькой у Меячевых.

4

В воскресенье после полудня мать отвела Нежку на место ее первой службы. Небо было серым, хмурым; солнце лишь изредка прорывалось сквозь тучи… Нежка несла куклу, а мать узелок, в котором было увязано все имущество дочки.

Его было совсем немного. Платьице, две рубашонки, большой платок и пара поношенных башмаков на зиму. Сейчас девочка ходила босиком.

Нежке было тоскливо, ведь ей приходилось расставаться с родным домом, и в то же время любопытно: как-то будет у Меячевых? Мать шла призадумавшись. Долгое время они молчали. Выйдя на высокий берег, они смогли окинуть взглядом дальние склоны гор.

— Вон, смотри, там живут Меячевы, — показала Нежке мать.

Нежка смотрела…

Усадьба Меячевых находилась на краю деревни. Низкий, раздавшийся в ширину дом и большой хлев были почти прижаты к горному склону, но все же за постройками оставалось еще немного ровного пространства, где росла липа и был поставлен сеновал. Вокруг на невысоких пригорках раскинулся большой сад. За сеновалом начинался лес. Меячиха приняла их ласково.

— Значит, пришли? — сказала она.

— Да, вот, пришли, — это произнесла мать. Нежка не могла выговорить ни слова. Она стояла рядом с матерью и озиралась по сторонам. Все было чужое и новое. И все такое большое. Большой дом, большие окна, большая печь и большие часы — все прямо-таки огромное. Даже образа святых на стене выглядели большими — казалось, будто им тесно, и они хотят переместиться на потолок.

Меяч расхаживал по комнате, заложив руки за спину. Был он высокого роста, с рыжеватыми бакенбардами. Именно из-за этих бакенбардов, торчащих в разные стороны, Нежка побаивалась его. Батрак с седыми усами был уже в годах, он сидел сгорбившись на скамье и курил трубку. Маричка притаилась на печи. Она глазела на то, что происходило в горнице, стараясь запихать в рот пальцы ноги.

Меячиха подала им кофе. Нежка робко поглядывала на большой кусок хлеба, положенный возле ее чашки.

— Ешь, ешь! — сказала мать.

И Нежка ела. Она не была голодна и заставляла себя есть через силу. Сдерживая слезы, она тяжело дышала. Девочка чувствовала, что все на нее смотрят, и не смела поднять глаза.

— Скучать будет, — сказал Меяч.

— Ничего, привыкнет, — ответила хозяйка. — Да и не так уж мы далеко. Выйдет на горушку за сеновалом и дом свой увидит.

Наконец мать попрощалась.

— Присматривайте за ней, как за своей дочкой, — сказала она. — А ты, Нежка, слушайся!