Словесники

- М-м... вряд ли, - сказал он наконец. - Хотя... А почему ты об этом спрашиваешь?

Лава опять побледнела, и Радим смущенно крякнул. "Вконец жену запугал", - подумалось ему.

- Однако заболтался я, - сказал он, поспешно напустив на себя озабоченный вид. - Напомни, что нужно на рынке выменять?

- Хлеба и... - начала было Лава, но тут со стен с шорохом посыпались ошметки мела, а зеркало помутнело и пошло волнами.

- Это Грачиха! - закричала она. - Вот видишь!

- Ладно, ладно... - примирительно пробормотал Радим, протягивая руку к корзинке. - Улажу я с Грачихой, не беспокойся... Кстати, глаза у тебя сегодня удивительно красивые.

Съехавшиеся было к переносице глаза Лавы послушно разошлись на должное расстояние.

В вышине над селом яростно крутились облака: одним сельчанам нужен был дождь, другим - солнце. Временами заряд крупных капель вздымал уличную пыль и только и успев, что наштамповать аккуратных, со вмятинкой посередине, коричневых нашлепок, отбрасывался ветром за околицу. Мутный смерч завернул в переулок, поплясал в огороде Черенка и, растрепав крытую камышом крышу, стих.

Дома по обе стороны стояли облупленные, покривившиеся от соседских пожеланий, с зелеными от гнили кровлями. С корзинкой в руке Радим шел к рыночной площади, погружая босые ноги то в теплую пуховую пыль, то в стремительно высыхающие лужи и поглядывая поверх кривых, а то и вовсе завалившихся плетней. Там на корявых кустах произрастали в беспорядке мелкие зеленые картофелины, ссохшиеся коричневые огурцы, издырявленные червями яблоки - и все это зачастую на одной ветке, хотя староста ежедневно, срывая и без того сорванный голос, втолковывал сельчанам, что каждый плод должен расти отдельно: лук - на своем кусте, картошка - на своем. Как в прежние времена.

Уберечь огород от людской зависти все равно было невозможно, поэтому владельцы не очень-то об этом и заботились, придавая плодам вид и вкус лишь по пути на рынок. Впрочем, в обмене тоже особого смысла не было меняли картошку на яблоки, яблоки на картошку... А на рыночной площади собирались в основном поболтать да посплетничать, даже не подозревая, насколько важна эта их болтовня. Волей-неволей приходя к общему мнению, рынок хранил мир от распада.

Радим шел и думал о прежних временах, когда слова не имели силы. Поразительно, как это люди с их тогдашней невоздержанностью в речах вообще ухитрились уцелеть после Божьей кары. Ведь достаточно было одного, пусть даже и не злого, а просто неосторожного слова, чтобы род людской навсегда исчез с лица земли. Будучи словесником, Радим знал несколько тайных фраз, сохранившихся от прежних времен, и все они были страшны. Словесники передавали их друг другу по частям, чтобы, упаси Боже, слова не слились воедино и не обрели силу. Вот, например: "Провались все пропадом..." Оторопь берет: одна-единственная фраза - и на месте мира уже зияет черная бездонная дыра...

- Чумазый!

- Ты сам чумазый!

- А ты чумазее!..

Отчаянно-звонкие детские голоса заставили его поднять голову. На пыльном перекрестке шевелилась куча-мала, причем стоило кому-либо из нее выбраться, как ему тут же приказывали споткнуться и шмякнуться в лужу, что он немедленно и делал под общий сдавленный хохот. Потом раздался исполненный притворного ужаса крик: "Словесник! Словесник идет!.." - и ребятня в полном восторге брызнула кто куда. Остался лишь самый маленький. Он сидел рядом с лужей и плакал навзрыд. Слезы промывали на грязной рожице извилистые дорожки.

- Чего плачешь? - спросил Радим.

Несчастный рыдал.

- А... а они говорят, что я чу... чума-азый!..

Точь-в-точь как вернувшаяся с базара Лава. И ведь наверняка никто его сюда силком не тащил, сам прибежал...

- Да не такой уж ты и чумазый, - заметил Радим. - Так, слегка...

Разумеется, он мог бы сделать малыша нарядным и чистым, но, право, не стоило. Тут же задразнят, пожелают упасть в лужу... Радим потрепал мальчонку по вздыбленным вихрам и двинулся дальше.

Ох, Лава, Лава... Два горба... Вообще-то в некоторых семьях из поколения в поколение передаются по секрету такие вот словечки, подчас неизвестные даже мастерам. Как правило, особой опасности они в себе не таят, и все же...

А действительно, кто бы кого одолел в поединке - нынешний словесник или человек из прежних времен? Между прочим, такой поединок вполне возможен. Коль скоро слова имеют силу, то вызвать кого-нибудь из прошлого труда не составит. Другое дело, что словесник на это не решится, а у обычного человека просто не хватит воображения. И слава Богу...

А как же у Лавы хватило воображения задать такой вопрос?

Мысль была настолько внезапна, что Радим даже остановился. Постоял, недоуменно сдвинув брови, и вдруг вспомнил, что этак полгода назад, открыв для себя эту проблему, он сам имел неосторожность поделиться своими соображениями с супругой. Зря! Ох зря... Надо будет пожелать, чтобы она все это и в мыслях не держала. Незачем ей думать о таких вещах.

Радим досадливо тряхнул головой и зашагал дальше.

Рыночная площадь, как всегда, была полна народу.