Словесное древо

всем семейным. Живу по-старому — ничего в волнах не видно. Если будет милость и

возможность собрать посылочку, то нельзя ли раздобыть кофейку, это было бы

большой радостью. Будет время отплачу сторицей. Прощайте. Простите.

13 мая 1935 г. Н. К.

Не бойтесь, что меня Ваши письма беспокоят...

244. В. Н. ГОРБАЧЕВОЙ

25 июля 1935 г. Томск

Горячо благодарю Вас, дорогая Варвара Николаевна, за сердоболие и милосердие ко

мне горькому и недостойному. Гостинец Ваш по почтовому переводу получил. Летние

месяцы старался Вас не беспокоить своими письмами. Знаю, как Вам дорого обходится

летний отдых и как он нужен для Вас. На Вашу милостыню я жил в последние месяцы,

как никогда. Купил пшена, чаю, сахару, каждый день хлеб и молоко, но жилища не смог

переменить, хотя и были и по внутренним и внешним условиям благие и прекрасные

кельи. К несчастию моему, не дешевле сорока рублей в месяц. У меня же общая изба,

где народу 14 человек — мужичья и баб с ребятами. Моя бедная муза глубоко закрыла

свои синие очи, полные слез и мучительных сновидений. Пусть спит до первой

утренней звезды! С тревогой и болью смотрю на первые хмурые тучи, на желтеющий

уже березняк — показатель ранней сибирской 8-мимесячной зимы. Как-то буду я

коротать ее?

Здоровье мое сильно пошатнулось — лежал в больнице десять дней. Какая-то

незнакомая досель болезнь сердца и желудка: невыносимая боль. Лежал десять дней за

плату 6 руб. в сутки. Бесплатно ссыльным лекарства и больницы не полагается. Часто

вспоминаю свои «заявления», где они и читал ли их кто? Есть ли вообще надежда на

помощь мне и спасение?

Как живут поэты? Вспоминает ли кто меня? Или все слишком заняты собой?

Обидней всего, что Ленинград молчит, а ведь ему я отдал много сердца, денег и хлеба-

соли. Как чувствует себя Васильев? Каковы его победы?

<Часть текста утрагена> зиму. В феврале <минет два года>, а там понатужился бы и

на третий. Удивляюсь малодушию моих знаменитых друзей. Вы пишете, что они

238

отнеслись очень холодно к моему самосожжению. Мужики так не поступили бы. Но

всему свое время. Нельзя ли сообщить мне адрес Пришвина и как его по батюшке?

Нельзя ли поговорить с Мстиславским. Узнать в Оргкомитете, сделано ли что-либо по

охране моих многолетних рукописей. Я писал в Орг — об этом заявление.

Пронзает мое сердце судьба моей поэмы «Песнь о великой матери». Создавал я ее

шесть лет. Сбирал по зернышку русские тайны... Нестерпимо жалко. Как гостил Жан-

<Крис>тоф? Увидел ли он святого <Христофора> на русских реках? <Часть текста

утрагена>.

Кланяюсь земным поклоном. Не забывайте меня горького.

Кланяюсь прекрасной Москве.

Если можно, вышлите летнее пальто и нельзя ли добыть каких-либо брюк -

покрепче - мои совсем развалились. Очень бы желательны какие-либо штиблеты,

размер 43. Хотя бы держаные.

Простите. Не осудите.

Благословляю крестника. Потерпите малость мои вопли. Еще раз кланяюсь. Н. К.

245. В. Н. ГОРБАЧЕВОЙ

25 октября 1935 г. Томск

Дорогая Варвара Николаевна. Кланяюсь Вам земно и благодарю кровно за

милосердие Ваше. Прихожу с почты, получив от Вас переводы - и рыдаю в своей

конуре, простираюсь сердцем к Вам, целую ноги Ваши — <неза>бвенная светлая

сестра <несколько слов утраге-но> <чем я> только заслужил <несколько слов

утрагено> помощь <гасть текста утрагена> <глаза>ми, полными горь<ких> <несколько

слов утрагено> слез, прошу Вас пожер<твовать для> меня еще некоторое время —

может, меня Господь простит и я умру в жизнь вечную.

Какое здесь прекрасное кладбище - на высоком берегу реки Томи, березовая и

пихтовая роща, есть много замечательных могил... Но жаворонков и сельских ласточек

по весне здесь не слышно. Ласточки только береговые и множество сизых ястребов.

Еще до Покрова выпал глубокий снег, ветер низкий, всешарящий, ищущий и чело-

вечески бездомный. Мой знакомый геолог говорит, что и ветер здесь ссыльный из

Памира или из-за Гималаев, - но не костромской, в котором сорочий щекот и овинный

дымок. Как Москва? Как писатели и поэты - как они, горемыки миленькие, поживают.

Жалко сердечно Павла Васильева, хоть и виноват он передо мною черной виной. Пе-

реживу зиму — на весну оправлюсь. Теперь же я болен. Лежал три недели в смертном

томлении, снах и видениях — под гам, мерзкую ругань днем и смрад и храпы ночью.

Изба полна двуногим скотом — всего четырнадцать голов. Не ему мои песни. Лютый

скот не бывал в Гостях у Журавлей. Может ли он быть любим? Но блажен тот, кто и

скота милует! <Часть текста утрагена>.

<Копию> инвалидного свид<етельства> вышлю. Никак не могу сбить 25-ти руб. на

нотариальные расходы. Стараюсь. Волнуюсь. Помоги, Свете Тихий, Матерь-роза и

простое человеческое Сердце!

Пожалейте меня, не бросайте!

Ваш раб и поэт, не лукавый должник, оставляющий долги всем врагам своим,

несущий к Вашему порогу пригоршню горячих слез, с обожанием и преданностью

истинной Н. Клюев. Благодарю, благодарю!

Простите. Не осудите.

Адрес прежний. Переводы 60 р. и 40 р. получил. Как поживает Осип Эмильевич? Я

слышал, что будто он в Воронеже?

246. В. Н. ГОРБАЧЕВОЙ

25 ноября 1935 г. Томск

239

Извещаю Вас, дорогая Варвара Николаевна, что последний перевод сорок рублей я