Словесное древо

крестьянская власть не преминула почтить Красного баяна, издав его писания наряду с

бессмертными творениями Льва Толстого, Гоголя и т. п.

<1919>

МЕДВЕЖЬЯ ЦИФИРЬ:

Приблизительно восстановленное слово, сказанное поэтом Николаем Клюевым в

Вытегорском красноармейском клубе «Свобода* перед пьесой «Мы победим*

I

Много есть на белом свете разных чудес, и не всё одинаково под солнцем. - Теплые,

далекие земли, где вечное лето, где сладкие воды и духмяные рощи, где лебеди черные,

а вороны белые, где люди ходят, как в раю, нагими, раскрасив себе тело пестрыми

красками, горы из красного и голубого камня, вершины которых упираются в небесные

звезды, бесчисленные города, многообразные племена и наречия, бескрайние моря-

океаны, где невиданные подводные юда, тысячеверстные, дикие, травяные поля, где не

слышно голоса человеческого, где простор лишь буйнокрылому орлу да ковыль-траве

шуму-чей, жалобной.

Всё это чудеса вечные, не человеческой рукой сделанные. Но есть в мире одно чудо

из чудес: просветленное озеро, зовется оно Сердцем человеческим, Живоносною

Тайною кличется.

Пролегла к нему тропиночка малая, малохоженая, малозримая.

Кто прощеной слезой плакать умеет, кто родительскую могилку в Христов день

целовать сможет, кто котеночка глупого, корноухого из полымя пожарного по

сожаленью вызволит — тому золотая тропиночка не заказана. Глубоко и самоцветно

сердечное озеро, а живет на нем, гнездо из мороков вьет, лебедь-дева, птица

волшебная.

Вскинет лебедь крылом, жемчугом водяным окатится, человеку же, у которого

сердце-озеро, сладко станет. - Замутит человека дума небывалая о том, чего на свете

нет: о крыльях сокольих за плечами, о подвиге красном, разинском...

101

Известно, дума слово родит, из слов потайных, сердечных песня слагается, вот как

ручеек — источина лесная: не видно его в мохови-щах да в кореньях клыкастых, а поет

он, бубенчиком подорожным тенькает:

Не шуми, мати зеленая дубравушка,

Не мешай мне, добру молодцу, думу думати...

Али по-другому:

Не одна во поле дороженька пролегала, Частым ельником, березничком зарастала...

У кого уши не от бадьи дубовой, тот и ручеек учует, как он на своем струистом

языке песню поет.

От старины выискивались люди с душевным ухом: слышат такие люди, как пырей

растет, как зерно житное в земле лопается - норовит к солнцу из родимой келейки

пробиться, — как текут «слезы незримые, слезы людские...». Называл же русский

народ таких людей досюль баянами за то, что они баяли баско, складно да учестливо,

ныне же тех людей величают поэтами, а буде такой человек не песней пересказ ведет,

не складкой бает, а запросто плавным разговором всю живность письменно выложить

сможет, — то писателем с надбавкой «художественный», не от слова «худо», а от

понятия «прекрасно», «усладительно», «умственно».

Покуль не было на Руси грамотных баянов, то сказ велся ими устно, перехожим

был.

В белом полукафтанье, в лисьем, с алой макушкой колпаке, при поясе, с хитрой

медной насечкой, ходил баян по немереным родным волостям, погостам да городищам,

и был он гостем чаянным, желанным, не токмо избяным мужицким али теремным

боярским, но и палатным княженецким, а почасту и государевым, Не завсегда баян в

понитке ходил, а иногда и в терлике бархотном щеголял, в сапогах выворотных

козловых, с мореным красным закаблучьем — «меж носов-носов хоть стрела лети, под

каблук-каблук — хоть яйцо кати...».

Что думал народ, в чем его правда да сила муромская — всё баяны стихом

выражали, за ретивое кажинного человека красным умильным словом задеть

ухитрялись; вот эта-то хитрость песенная, пере-сказная, ныне искусством зовется...

II

Давно уже чуткие люди, у которых душа собачьей шерстью заживо не обрастала,

розмысел имели, что не одними словами сладость сердечную можно выявить, но и

красками, если кто сумеет эту сладость на картине вырисовать, музыкой, если кто

домыслит струну или голос так подобрать, чтобы, когда заиграешь, человека слеза-ра-

дость прошибла.

И многим другим можно свою душу рассказать: по дереву можно резьбу навести —

виноградье райское, город, какого на свете нету, чтобы человека в безвестный край

потянуло и в трудах да мозолях хоть на единую минуточку ему легче стало. Хоромину

повыстроить можно так искусно, чтобы она на потайный сад смахивала, в индийскую

землю манила или думу какую, мысль с мудростью в себе таила, как, к примеру,

церковь на нашем Вытегорском погосте: рублена она без мала триста годов назад, и

рубку ее можно смело назвать искусством строительным, по-ученому же зодчеством.

Почему? Да потому, что в ней потайный смысл сидит: строитель ее хоша был и

мужик, а нутром баян-художник.

Допрежде рубки он не барыши, как нынешние бездушные подрядчики да

инженеры, высчитывал, а планту раскинул, осеннюю, темную ноченьку напролет

продумал, как бы ему из вытегорских бревен мысль свою выстроить?

И выстроил.

Церковь пятой кругла, в круге же ни начала, ни конца проглядеть нельзя - это Бог

безначальный и бесконечный.

102

Двадцать четыре главы строитель на кокошниках резных к тверди вознес —

двадцать четыре часа суточных, которые все славят Господа.