Словно мы злодеи

– Итак, – начинаю я, когда чувствую, что готов. Кружка греет мне ладони, воспоминания текут сквозь меня, как наркотик – бритвенно-острые, кристально ясные, калейдоскопичные. – Осенний семестр, 1997-й. Я не знаю, помните вы или нет, но в тот год осень была теплая.

Сцена 1

За две недели до премьеры нас фотографировали для рекламы, и в КОФИИ творился совершеннейший дурдом. Для съемки нам нужны были костюмы, все носились взад-вперед, из костюмерной в репзал, меняли галстуки, рубашки и обувь, пока Гвендолин все не устроило. Выборы, прошедшие в прошлом году, вдохновили Фредерика ставить «Цезаря» как президентскую предвыборную гонку, так что мы все были одеты как кандидаты в Белый дом. У меня раньше никогда не было костюма, который бы на мне хорошо сидел, и я не раз удивлялся своему отражению. Я впервые задумался о том, что, если приложить достаточно усилий, могу быть красивым. (До того я думал о своей привлекательности только как о чем-то мимолетном, без последствий – это представление во мне укрепил тот факт, что немногие девушки, с которыми у меня что-то затевалось, в итоге, судя по всему, неизбежно понимали, что на сцене, в роли Антонио или Деметрия, я им нравлюсь больше, чем вне сцены, в роли скромного себя.) Разумеется, среди своих однокурсников я был все равно что невидимкой. Александр походил на мафиози в блестящем графитово-сером, и на груди его мерцала ониксовая булавка для галстука. Джеймс, идеальный в своем чернильно-синем, сошел бы за наследника какой-нибудь небольшой европейской монархии. Но Ричард в светлом перламутрово-сером, с кроваво-красным галстуком, был из нас самой впечатляющей фигурой.

– Мне кажется или он в этом костюме выглядит выше? – спросил я, поглядывая сквозь дверной проем в репзал, где как раз ставили черный экран для фона.

Сначала занялись Ричардом, его «снимком на предвыборный плакат», как это постоянно называла Гвендолин.

– По-моему, он просто из-за эго кажется больше, – сказал Джеймс.

Александр вытянул шею, чтобы заглянуть в зал между нами.

– Может, и так, но нельзя отрицать, что чувак выглядит круто. – Он взглянул на меня и добавил: – И ты бы выглядел, если бы научился как следует завязывать виндзорский узел.

Я: Опять криво?

Александр: А сам не видел?

Я: Просто поправь, ладно?

Александр приподнял мой подбородок и стал поправлять мне галстук, продолжая шептаться с Джеймсом.

– Честно, я рад, что у нас сегодня нет репетиции, хоть один вечер отдохнем. Каждый раз, как надо играть эту Сраную Сцену в Шатре с замечаниями Гвендолин, хочется лечь и сдохнуть.

– Ну, с другой стороны, примерно так ты во время нее и должен себя чувствовать.

– Слушай, после спектакля нормально быть эмоционально выжатым, но она делает эту сцену настолько реальной, что я смотрю на тебя в жизни и никак не решу, чего хочу: поцеловать или убить.

Я захрюкал от смеха, и Александр дернул меня за галстук.

– Прекрати вертеться.

– Извини.

Из женской гримерки к нам вышла Филиппа. (Ей полагалось как минимум три костюма: сейчас она была в полосатой двойке, которая ей не льстила.)

– О чем вы тут? – прошептала она.

Александр: Может, завтра начну сосаться с Джеймсом.

Джеймс: Вот мне поперло.

Филиппа: Могло быть хуже. Помнишь, на «Сне» Оливер меня головой в лицо ударил?

Я: В свою защиту скажу: я пытался тебя по-людски поцеловать, но ничего не видел, потому что Пак брызнул мне своим любовным соком прямо в глаза.

Александр: В этом предложении столько двусмысленности, что я даже не знаю, с чего начать.

На другом конце зала Гвендолин хлопнула в ладоши и объявила:

– Что ж, по-моему, лучше уже не получится. Кто дальше? Пары? Прекрасно. – Она обернулась к нам и крикнула: – Филиппа, найди остальных девочек, хорошо?

– Ну а то зачем же еще я здесь, – пробормотала Филиппа и снова скрылась в гримерке.

– Честное слово, – покачал головой Джеймс, – если ей весной не дадут приличную роль, я буду бойкотировать спектакль.

Когда появились другие девочки, сразу стало ясно, что костюмеры потратили большую часть времени на них. На Рен было элегантное темно-синее платье, а Мередит вышла в чем-то красном, облегавшем ее изгибы, как слой краски, и волосы у нее были уложены со всем возможным объемом, как львиная грива.

– Нам куда? – спросила Мередит.

– На разворот, я так понимаю, – ответил Александр, оглядывая ее с головы до ног. – Тебя в него заливали, что ли?

– Да, – сказала Мередит. – И чтобы меня из него выковырять, понадобятся пятеро.

Казалось, она не хвастается, а злится.

– Ну, – отозвался Джеймс, – уверен, недостатка в желающих не будет.

Он так это сказал, будто хвастаться тут и нечем.

– Джеймс! – рявкнула Гвендолин. – Ты мне нужен здесь, с девочками! Вчера!

Они пошли через зал, Мередит осторожно ступала блестящими лаковыми каблучищами через путаницу проводов.

– Значит, – сказала Филиппа, – я теперь уже и девочкой не считаюсь.

– Не обижайся, – ответил Александр, – но в этом костюме – нет.

– Тишина в зале, пожалуйста! – крикнула Гвендолин, даже не обернувшись.

Филиппа скроила гримаску, будто откусила от гнилого яблока.