Словно птица

– Мы не могли оставить его, – тихо говорит папа. – Он бы там умер.

– Он все равно умрет, – отвечает дедушка. – На нем живого места нет.

Я отхожу от стола. Не хочу ему верить. Но глаза лебедя уже начали закрываться, а в горле слышится ужасный булькающий звук.

– Ты ничего не можешь сделать?

Дедушка переводит взгляд с папы на меня. В его лице что-то меняется, выражение становится мягче.

– У птицы серьезно сломано крыло, – говорит он. – Я могу попробовать зафиксировать его, но подозреваю, что у него еще случился разрыв печени при падении в воду. Вот почему он издает такие звуки.

Папа отходит от окна и приближается к дедушке.

– Ты ведь можешь что-нибудь сделать, – говорит он, глядя на него в упор; его щеки раскраснелись. Я вспоминаю, какой больной и горячечный вид был у него в заповеднике, когда он опирался рукой о машину. Не хочу, чтобы сейчас это случилось снова.

– Попробуй что-нибудь, – шепчет папа.

– Может, пулю?

Они смотрят друг на друга. Лебедь слегка шевелит лапой, и я снова перевожу на него взгляд, думая, как, наверное, сейчас больно этой несчастной птице. Но она очень мужественно переносит мучения, это уж точно. Когда я снова поднимаю глаза на папу, он смотрит на меня: наверное, хочет понять, собираюсь ли я плакать. Но, как и лебедь, я хорошо умею скрывать свои чувства.

– Если птице так больно… – начинаю я, – может быть, дедушка прав.

Дедушка отворачивается и набирает в шприц лекарство, непонятную жидкость из стеклянного пузырька, потом слегка постукивает по шприцу. Поймав на себе папин взгляд, он хмурится. Его руки дрожат, когда он подносит иглу к шее лебедя. Я жду, что папа сейчас что-нибудь скажет, но он молчит. Но я знаю, о чем он думает. У дедушки так же дрожали руки, когда он вводил обезболивающее Роки.

– А это не убьет его? – спрашиваю я.

Дедушка сжимает кожу на шее птицы.

– Нет, ему просто станет легче. Но осталось уже недолго…

Мне кажется, он хочет сказать что-то еще, но не знает как. Вместо этого он давит на поршень и вводит лекарство. Я смотрю, как лебедь закрывает глаза. Кожа у него на веках дряблая и морщинистая – такая же, как на руках у дедушки. Пока лебедь еще дышит.

Дедушка вытаскивает иглу из птичьей шеи.

– Устрою ему там постель. – Он кивает на комнату в задней части домика, где раньше иногда оставляли на ночь небольших животных.

Я провожу рукой по сломанному крылу. Теперь лебедь не дрожит. Он крепко спит. Дедушка разворачивает меня спиной к себе и подталкивает к двери; я не спорю.

Папа с шумом закрывает окно.

– Пойдем, Айла, мы уезжаем, – тихо говорит он и кладет руку мне на спину.

Я успеваю заметить, что дедушкино лицо помрачнело. Он качает головой, а потом быстро выходит. Решительно направляется к дому и с грохотом захлопывает дверь на веранду.

Папа пожимает плечами.

– Он просто вредный старый сыч. Всегда таким был.

Папа быстро идет к машине. Я немного задерживаюсь; жду, когда дедушка снова усядется в плетеное кресло у окна. Но папа уже завел машину, и мне приходится поторопиться.

Глава 5

Когда мы возвращаемся домой, мама уже поджидает нас в дверях. Она переводит взгляд с моего лица на папино и обратно.

– У тебя снова болело, да? – Она хватает папу за плечи и не дает ему войти, пока он не посмотрит ей в глаза.

– Вроде того, – бормочет папа. – Но ты не о том беспокоишься. Лебеди врезались в электрические провода над заповедником.

Мама ведет его на кухню, не обращая внимания на его слова.

– Это случилось уже второй раз, да? – Она бросает на меня взгляд и понижает голос. – Тебе немедленно нужно к врачу.

– Да-да, конечно. – Папа отмахивается от нее и идет к Джеку, который сидит перед телевизором.

Тот двигается на диване, чтобы пустить папу, а папа сразу начинает рассказывать ему про лебедей.

– Электрические провода? – уточняет Джек. – И никаких предупреждающих знаков?

Папа качает головой:

– У птиц не было шансов.

Он плюхается на диван рядом с Джеком, и кажется, что из него сразу уходят все силы. Он становится мягким, как диван. Мама подходит ко мне, и я понимаю, что все еще стою в дверях; она берет мое лицо в руки; пальцы у нее холодные.

– Все в порядке, милая? – спрашивает она.

И с тревогой смотрит на меня. Я стараюсь сложить губы в улыбку, чтобы успокоить ее. Не обо мне ей нужно волноваться.

– Все хорошо, – говорю я.

Но еще мне хочется сказать, что у папы дела не очень, что в заповеднике он выглядел очень больным, однако мама уже прижимает меня к своему мягкому свитеру и запускает пальцы мне в волосы.

– Хочешь пиццу?

Я морщусь, когда мамины пальцы застревают в спутанных волосах. Она достает из сумки расческу и пытается меня причесать. Я уворачиваюсь, поднимаюсь наверх и снимаю заляпанные грязью штаны. Снова спустившись на первый этаж, я вижу, что папа тоже переоделся. Он опять сидит на диване, но уже в пижамных штанах. Я сажусь на пол и прислоняюсь к его ноге. Папа все еще говорит о лебедях, пытается вычислить, куда могла улететь остальная стая.

– Может, они развернулись обратно к северу? – предполагает Джек.

Папе в это не верится.