Словно распустившийся цветок

 Войдя в малую гостиную, я увидела, что мистер Тримбл работает с двухлинзовым микроскопом, но он встал, завидев меня, и окинул меня внимательным взглядом с головы до пят. Кивнув, он возобновил свою работу. Со вчерашнего вечера он не сказал мне ни слова, что я приняла как свидетельство того, что он все еще обижен на меня. Несмотря на все увещевания мисс Темплтон, мне по-прежнему было стыдно за свое поведение. И если уж я намеревалась загладить свою вину, то и первый шаг, очевидно, тоже надлежало сделать мне.

 — Если память мне не изменяет, то ваша Эмилия уже должна была произвести на свет ягненка. Именно это я имела в виду, когда спрашивала вас давеча вечером.

 Оторвавшись от линз, которые настраивал, он мельком окинул меня отсутствующим взглядом:

 — Да.

 — Вы наверняка скучаете по своему дому. И своим овцам.

 На сей раз он даже не дал себе труда взглянуть на меня, лишь прильнул к окуляру.

 — Скучаю. – Подкрутив винт еще немного, он наконец поднял на меня глаза. – Не хотите… я имею в виду, не могли бы вы подойти и взглянуть вот на это? Я не совсем понимаю, что именно вижу.

 Я подумала было отказаться, чисто из принципа, но адмирал еще не приехал и мне все равно решительно нечем было заняться. Перебросив мантилью через спинку стула, я подошла к столу и приникла ко второму окуляру.

 — Что у вас тут?

 — Ranunculus.

 — Откуда?

 Оторвавшись от своего окуляра, он сверился с записями. Моими записями.

 — Ваш отец называет это место Уэйз-Грин.

 Меня охватило невыразимое облегчение. Он решил, что почерк принадлежит моему отцу. Хотя, разумеется, с чего бы ему полагать иначе?

 — И почему же мой отец заинтересовался этим образцом?

 Настроив изображение под себя, я увидела, что мистер Тримбл вскрыл рыльце пестика цветка.

 — Это интересует не его, а меня.

 — Вас? Но почему?

 — Я наткнулся на вашу стопку под буквой «Р». Но я не понимаю, почему вот этот экземпляр классифицирован как Ranunculus. Предполагается, что у них насчитывается более двадцати тычинок, хотя я нигде не нашел упоминания о том, насколько больше двадцати их должно быть.

 — Не имеет значения насколько. Главное – их должно быть больше двадцати.

 — В таком случае, это – не лютик, поскольку…

 — Уверяю вас, это он и есть.

 — Но ведь у него только шестнадцать тычинок.

 — Да, но они расположены в ложе соцветия, и поэтому число их не имеет значения.

 — Но ведь это неправильно, если предполагается, что их должно быть более двадцати, потому что шестнадцать меньше двадцати.

 — Но ведь они находятся не в чашечке, верно?

 — Верно. Тем не менее, шестнадцать меньше двадцати.

 Я нашла остатки образца, вскрыла несколько тычинок и поместила их на предметное стекло. Установив его в микроскоп, я подошла к объективу мистера Тримбла, чтобы взглянуть на срез с его точки зрения, так сказать. Коснувшись предметного стекла, я немного развернула его и выпрямилась, чтобы и он мог взглянуть.

 — Готово.

 Он наклонился, всмотрелся, но вскоре вздохнул:

 — Признаюсь, что просто ничего не…

 Прижавшись виском к его виску, чтобы видеть то же, что и он, я начала объяснять ему расположение тычинок:

 — Теперь вы их видите?

 — Да, но…

 Я одной рукой обняла его за плечи и притянула к себе, так что теперь мы смотрели в окуляр, прижавшись щекой к щеке.

 — Я… я… – Он откашлялся и попытался отстраниться. – То есть, я все равно не понимаю, почему их расположение…

 Оторвавшись от окуляра, я повернулась к нему и обнаружила, что мы с ним оказались нос к носу. С такого расстояния глаза его поражали своей голубизной.

 — Почему что?

 Он растерянно заморгал.

 — Почему расположение имеет большее значение, нежели количество? – Проглотив комок в горле, он закончил свою мысль: – Вот что я имел в виду.

 — Потому что.

 — Потому что что?

 — Потому что так оно и есть. – И ресницы у него оказались необычайно длинными. – Просто потому, что в этом все дело.

 Он по-прежнему смотрел на меня в упор, и лицо его было так близко, что я чувствовала тепло его дыхания.

 — Я… я… – Похоже, он не мог подобрать нужных слов, словно полагаясь на меня в том, что это я должна сообщить ему, что он имеет в виду.

 — Что-то вы на себя не похожи, мистер Тримбл.

 — Потому что пребываю в некоторой растерянности, мисс Уитерсби. Собственно говоря, еще никогда я не чувствовал… – Он отвел глаза, а когда вновь посмотрел на меня, то в них светилось понимание, при виде чего я заключила, что он наконец-то уразумел, что к чему.

 Он выпрямился, причем так резко и неожиданно, что я отпрянула и едва не упала. Хотя он схватил меня под руку и помог устоять на ногах, но тут же убрал ладонь и растерянно провел ею по собственной шее.

 — Прошу прощения.

 Я опустилась на стул, который он только что освободил. Пожалуй, в моем положении это было самым разумным. Разговаривая с ним так близко, я вдруг почувствовала, как в животе у меня похолодело, а голова закружилась. Скорее всего, это произошло оттого, что мы долго стояли наклонившись.