Слово

— Частенько, — ответил доктор, взяв со стола нож для разрезания писем, положив его обратно, затем взяв в руки карандаш и положив его назад. — И это для нас самое странное. Его поведение никак не соответствует общим симптомам. Видите ли, если кто-то считает себя мессией — или же братом Иисуса, как в данном случае — то это, чаще всего, параноик с комплексом превосходства. Профессор Монти же имеет потерю памяти и связанные с истерией симптомы кататонии, основанные на чувстве вины. С клинической точки зрения совершенно непонятно, как у него может быть мания, потому что, в большинстве случаев, пациент в его состоянии не может считать себя обладающим идентичностью такой возвышенной личности как Иисус или Иаков, но, скорее всего, такой личности, которая испытывает чувство вины за что-то, что принесло вред тому же Иисусу или Иакову. Его сегодняшнее поведение, когда он выступает в роли брата Христа, для меня совершенно необъяснимо. Но, понятное дело, мы слишком мало знаем о прошлой внутренней жизни профессора, о его психике, и, к сожалению, вряд ли мы узнаем о ней больше.

Ренделл устроился поудобнее на стуле.

— То есть, вы хотите сказать, что ничего не знаете о практической деятельности профессора Монти и его археологических раскопках?

— А, мистер Ренделл, так вам известно, про открытие Монти в Остиа Антика? Я не мог говорить об этом, пока…

— Я вхожу в проект, доктор Вентури.

— Я не знал об этом. Я пообещал дочери профессора никогда не говорить об этом с чужаками. И я держу свое слово.

— Как много вам известно о работах профессора? — поинтересовался Ренделл.

— На самом деле, крайне мало. Когда меня привлекли для этого случая, имя профессора Монти мне уже, естественно, было знакомо. Его имя вообще хорошо известно в Италии. От его дочерей я узнал, что он проводил раскопки в Остиа Антика, и что эти раскопки могут иметь огромное значение для библейской истории и теологии. Мне сказали, что это может стать краеугольным камнем для новой Библии.

— Но суть открытия вам не известна?

— Нет. Не хотите ли вы сказать, что если бы я знал, то смог бы лучше понять галлюцинации, связанные с идентификацией его как Иакова, брата Иисуса Христа?

— Это могло бы пролить определенный свет, доктор. Ну и действительно, то, что открыл профессор Монти, приведет к появлению совершенно новой Библии.

— Я так и подозревал. Совсем недавно, в нашей римской газете “Ил Мессаджеро” я прочитал три статьи британского журналиста… забыл его имя…

— Седрик Пламмер?

— Правильно, Пламмер. В статьях не было ничего определенного, сами они были длинными, но фактов маловато, относительно секретной подготовки в Амстердаме к изданию новой Библии, версии, основанной на новейших открытиях; версии, поддерживаемой церковными консерваторами с целью поддержания статус кво. Материал был занимательный, но настолько напичканный слухами и спекуляциями, что я не мог воспринимать его серьезно.

— Можете воспринимать его серьезно, — сказал Ренделл.

— Ага, так значит это и есть та самая грядущая Библия, за которую наш пациент несет ответственность? — Доктор Вентури рассеянно перевернул страницу настольного календаря, потом обратно. — Очень плохо, что профессор Монти не сможет насладиться плодами собственных трудов. Что же касается его маний, то даже если новая Библия и сможет прояснить для нас их природу, сомневаюсь, чтобы это объяснение имело для него лично какое-либо значение. Но не произошло ли чего-либо еще во время вашей сегодняшней встречи?

— Боюсь, что нет, — ответил Ренделл. Но затем он кое-что вспомнил и сунул руку в карман пиджака. — Если не считать вот этого. — Он развернул листок бумаги и показал его врачу. — Профессор Монти нарисовал это для меня, когда я уже уходил. Он сказал, что это подарок, который спасет меня.

— А, рыба, — понимающе сказал доктор Вентури.

Он не стал брать рисунок у Ренделла, а вместо этого порылся в лежащих на столе папках и открыл одну из них. Оттуда он вынул несколько листов и разложил их по одному на столе, показывая все шесть Ренделлу. На каждом листке была вариация эскиза с пронзенной копьем рыбой, подобной той, что была у Ренделла в руках.

— Видите ли, мистер Ренделл, у меня имеется личная коллекция искусства профессора Монти, — сказал врач. — Да, да, он делает эти рисунки в качестве подарков для меня или медсестер. Боюсь, что все его искусство ограничивается этим единственным объектом — рыбой. Она стала для него навязчивой идеей. Нам не известно, чтобы он нарисовал что-либо иное с тех самых пор, как находится под нашей опекой. Только рыба.

— Но она должна что-то означать, — задумчиво сказал Ренделл. — Вы не пытались размышлять над тем, что он пытается нам сообщить?