Слово

Завидев Никиту Евсеевича, семейство Солода зашевелилось. Племянник управляющего Гриша подхватил один из ящиков и понес в угол двора, к яме. Гудошникова вдруг словно что-то толкнуло изнутри.

— Ну-ка, стой! — крикнул он парню и подошел. — Что в ящике?

Парень молча поставил ящик.

— Здесь документы по архитектуре и строительству города, — с готовностью объяснил оказавшийся рядом Солод. — Описания, проекты, чертежи…

— Вскройте ящик, — приказал Гудошников.

Парень принес топор, оторвал крышку. Уже стемнело, но и в сумерках Никита Евсеевич, развернув первую же бумагу, увидел план старого города, начертанный в начале прошлого века. Часть какой-то стены, ворота, церкви, усадебные застройки, парки… Гудошников перебрал другие документы. Перед глазами мелькали какие-то цифровые выкладки, письма, прошения о строительстве в городе театра, деловая переписка архитектурного ведомства губернского управления.

— Это нужно эвакуировать! — возмутился Никита Евсеевич и, взяв топор, пошел к другим ящикам. — Кто занимался отбором материалов?

— Я и мои сотрудницы, — объяснил Солод, забегая вперед. — Мне приказано было… Я получил инструкции…

Гудошников начал срывать крышки с ящиков, приготовленных в яму, смотреть документы.

— Это — закапывать! — приказывал он. — Это — в грузовик! Это — на середину двора…

Тем временем шофер откинул борт и вместе с женщинами начал снимать ящики горархива. Там командовала Зоя. Шофер нагреб беремя папок, предназначенных к уничтожению, и, бросив их посередине двора, облил бензином. Костер запылал ярко, осветив красным светом стены. В самый разгар работы во двор въехал еще один крытый грузовик и «эмка». Из легковушки вышел человек, не знакомый Гудошникову, и спросил, скоро ли закончат?

— К утру, — хмуро бросил Никита Евсеевич. — Приходится пересортировывать госархив. Ваш товарищ намудрил тут…

— Быстрее нужно! — отрезал приезжий. — Утром войска уходят из города! Вы должны выехать раньше!

Артобстрел усиливался. В западной и северной частях города полыхало одно большое зарево, в небе гудели самолеты и мельтешили стрелы прожекторных лучей. Но в зеленом, уютном дворе архива все казалось тихим и мирным. И если бы не полыхал костер, можно было бы подумать, что войны нет и еще долго не будет.

— Танкетка для охраны архива приедет через час, — сказал незнакомец, садясь в «эмку». — Что вы там жжете?

— То, что не можем эвакуировать, — бросил Гудошников.

Незнакомец вышел из машины и, подойдя к костру, выхватил одну из папок.

— Что вы делаете?! — закричал он. — Это же документы! Кто позволил?

— Это современные документы, — пояснил Никита Евсеевич, — за последние пять лет.

— Это документы! — повторил тот и подступил к Гудошникову. — Весь архив должен быть эвакуирован! Это приказ!

Управляющий Солод с многочисленным семейством застыл, склонившись над ящиком. Зоя пряталась за спину Гудошникова, прикрыв ладонью рот, и только шофер-охранник невозмутимо носил охапками бумаги и швырял их в огонь.

— Надо спасать лишь то, что представляет безусловную ценность! — резко сказал Гудошников. — О современной истории вы сами расскажете потом, после войны.

— Ну, вы за это ответите! — пригрозил незнакомец, направляясь к машине.

— Ладно, отвечу! — взъярился Гудошников. — Кто вы такой, чтобы здесь указывать?

— Это инструктор, — шепнула за спиной Зоя. — Пропагандист… Вы лучше не ругайтесь с ним…

— Не эвакуируете весь архив — пойдете под трибунал! — заявил инструктор. — Я немедленно доложу секретарю!

Он сел в машину и умчался. Минуту во дворе стояла тишина, и только пламя костра шелестело покореженной бумагой.

— Продолжайте! — наконец бросил Гудошников. — Надо спешить.

Он снова приступил к ящикам госархива, к тем, что предназначались Солодом для эвакуации.

— В этих ящиках все в порядке! — заверил управляющий, делая попытку заслонить их собой. — Здесь документы семнадцатого — восемнадцатого веков… Давайте поспешим! Немцы же, немцы…

И родня его вдруг повскакивала с мест, засуетилась, заговорила разом, заплакали дети. А парень, племянник Солода, бросив чемоданы, схватил один из ящиков и понес к грузовику. Можно было бы посчитать это за панику, за стремление скорее покинуть город и уйти от приближающейся войны и смерти, но Гудошникова опять что-то насторожило. Больно уж рьяно защищал ящики Солод, а одна из старух — с младенцем на руках — вдруг села на крайний ящик и запричитала. Еще не сообразив, в чем дело, Гудошников попросил ее встать и ковырнул топором крепко прибитую крышку. Гул голосов и плач разом стих, словно по команде. Никита Евсеевич отодрал крышку и при свете костра увидел скомканные газеты. Он машинально сбросил их, но вместе с газетами что-то звенящее вылетело из ящика и разбилось. Он разгреб бумагу и обнаружил тщательно упакованные фарфоровые чашки, кофейники, сливочники, тарелки и прочую посуду.

— Что это?! — недоуменно воскликнул он.