Слово

Зародов демонстративно отвернулся от женщин и, взяв колун, принялся за дрова. Анна слушала Марью Белоглазову и думала, что перед экспедицией они с Ароновым обговорили все детали, отработали много вариантов установления контакта со старообрядцами, но никак не предполагали, что начнется все с дров и со случайной исповеди. Однако это еще ничего не значило. Рассказать, что наболело на душе, можно и первому встречному, но только чтобы этого встречного потом больше не видеть и не слышать…

Лука Давыдыч пришел в свою келейку лишь под вечер, оттопав босым верст пятнадцать по шелкопрядникам и старым гарям. На изодранных ногах кожа болталась лохмотьями, жгло исколотые пятки, ныла и горела шея, до мяса стертая верижной цепью. Домочадец — странник Леонтий — сидел возле избушки за столом из пустых ящиков и, склонясь над книгой, давил на щеках по-вечернему злых комаров. Лука поклонился ему, вежливо поздоровался и, сняв котомку, присел на ящик. Леонтий бережно закрыл книгу, огладил черную от времени обложку.

— Измарагд, — любовно сказал он. — Книга для чтения приятная, поучительная..! Ну, что принес, Лука Давыдыч?

— Что Бог послал, Леонтий, что Бог послал, — степенно проговорил Лука. — Соли маленько, лучку да огурчиков. И хлебца, из магазина.

Он развязал котомку, выложил на стол продукты и, чуть помедлив, достал книгу.

— Вот, Леонтий, старуха Смердова пожертвовала. Велела кланяться.

Леонтий оживился:

— До чтения я большой охотник! Благодарствую, Лука Давыдыч, спаси тебя Христос.

Он взял в руки принесенную книгу, осторожно приоткрыл ее, почитал что-то, шевеля губами, и захлопнул.

— Экая чудная книга! — восхищенно сказал он. — Ну ладно, вечером помолюсь да почитаю, да тебе растолкую, что здесь писано. К Марье-то заходил, к Белоглазовой?

— Заходил, Леонтий, заходил… Да что Марья-то? Всем умна женщина, всем хороша и божественна, а зло-то все еще на сердце держит. Который раз уж говорил: не вернется твой Тимка, назад его калачом не заманишь. В грехах он, аки свинья в грязи, пропащий человек, одно слово. Сказывал, не убивайся ты, Марья, понапрасну, не терзай свою душу надеждами. Так нет, она все свое…

— Как же, сын, — вздохнул Леонтий. — Ее, Марью, пожалеть надо, побеседовать с ней, чтоб сердце отмякло.

Лука Давыдыч поглядел на странника Леонтия с завистью, с уважением. Ведь молодой еще, поди, немного за тридцать, а какой подход к людям имеет, как говорит-то с ними хорошо — заслушаешься. И читать может, и толковать, ровно наставник, и по-новому шибко грамотный. Старухи по деревням, как ни встретят — поклоны ему шлют, о здоровье спрашивают и все добрым словом поминают. Кому-то он крышу перекрыл, кому завалинку поправил, на покосе помог. Давно ли Леонтий в этих краях появился, а везде его знают… Лука перекрестился и развернул тряпицу с припасом.

— Поснедаем, Леонтий, уж и солнышко на закат.

Леонтий взял огурец, луковицу, макнул в соль и захрустел. От хлеба же отказался, брезгливо отодвинул предложенную горбушку.

— Мне мирского и хлеба не надо. Огурчиком сыт буду.

— Я по дороге-то освятил хлебушек! — попробовал уговорить Лука. — А коли освятишь, так и магазинный есть можно. Старые люди говорят, можно, раз жизнь такая пошла. Все от Бога.

— Ты-то ешь, а я не буду. Я странник, я власти не подчиняюсь и хлебов ее есть не буду. — Лука замолчал. Видно, Леонтий знает, что говорит. Коль нельзя, зачем неволить? Странники — люди в вере серьезные, щепетильные, толк у них строгий.

— Слышь-ка, Леонтий, — вспомнил Лука. — К Марье-то странники пришли, ночевали нынче у нее.

— Кто такие?

— Мужик и баба с ним, молодые еще.

— А-а, — протянул Леонтий, сдержанно пережевывая огурец. — А у Петровича был?

— Быть-то был, — сказал Лука, раздумывая, есть ему хлеб или нет. — Да Петрович занемог маленько, ударенный он. Глаза-то напрочь заплыли, щелки одни.

— Кто ж его так-то? — пожалел Леонтий. — Безвредный старик.

— Да эти и ударили, странники, что у Марьи ночуют, — Лука все-таки отломил хлеба, прошептал молитву. — Будто дрова кололи и колун возьми и сорвись с черешка. Ну и Петровича по лбу.

— Вон как!

— А так ему и надо, — удовлетворенно сказал Лука Давыдыч и откусил хлеба. — Немоляка он, Петрович-то. Как с войны пришел — лба не перекрестил. Вот и получил по лбу! Бог его наказал.

— Нельзя так, Лука Давыдыч, — строго, но сдержанно заметил Леонтий. — Петрович без Бога словно в потемках живет, ему свет надо показывать, как слепому. Только осторожно, помаленьку, чтобы враз от света плохо не сделалось. Ты, Лука Давыдыч, вериги-то на что надел да обет принял? Чтоб грехи свои искупить, перед Богом покаяться. И чтоб потом братьев своих в смирении наставить. Зло-то, что против некоторых людей у тебя есть, ты сломи. Вера наша в добре — не во зле.

— Благодарствую, Леонтий, — виновато проронил Лука Давыдыч, — за науку, спаси Христос….