Слово

– Я кумир, пока приказываю им драться, – вздохнул Вайсберг. – Они не ждут от меня другого приказа… А если будет другой – я стану изменником. Это дети, они не понимают полутонов.

– В таком случае не мешайте мне, – отрезал учитель и решительно встал. – У меня нет другого выхода, я пойду к ним и еще раз попытаюсь убедить их.

– Желаю успеха, – бросил Вайсберг. – Черт, курить хочется!..

Фрас вернулся через несколько минут еще больше возбужденный и растерянный.

– Вы пришли сказать, что пора собираться в плен? – спросил Вайсберг, недавно мысленно уже попрощавшийся с учителем.

– Мальчики что-то задумали! – выпалил Фрас. – Идут какие-то приготовления!

– Любопытно, – без интереса проговорил Вайсберг. – Может быть, дети фюрера хотят спасти Германию? Может быть, они придумали, как это сделать?

Почти следом за учителем в спальню вбежал Карл Зоммер, белый, с перекошенным ртом.

– Почему русские не стреляют?! – закричал он. – Почему они не стреляют?!

Карла трясло, лицо напоминало маску. Он вдруг сел на пол и, закрыв лицо руками, заплакал. Каска свалилась с его головы и лежала рядом, отдаленно похожая на ночной горшок. Фрас опустился рядом с подростком и обнял его.

– Успокойся, мальчик. Не надо плакать, – бормотал он. – Все будет хорошо. Кончится война, и ты найдешь свою маму. Вы снова будете жить в мире, ты пойдешь учиться…

Рядовой Карл Зоммер плакал навзрыд, вдавливая лицо в сукно мундира на груди Фраса.

– Кто твой отец, Карл? Где он?

– Мой отец – солдат фюрера! – выкрикнул Зоммер. – И я солдат! Я солдат! Я солдат!!

Он неожиданно заснул прямо на руках учителя. Видимо, сработала защитная реакция. Детский мозг не выдержал напряжения. Фрас перенес Карла на генеральскую постель и сел рядом с ним. Крест на груди мальчика сполз под мышку, мундир был великоват…

Вайсберг отошел к окну и долго смотрел на светлеющее небо.

– Мой совет вам, учитель, – уходите из замка, – задумчиво произнес он. – Сорвите погоны и ступайте на все четыре стороны. К русским, американцам… Я вас отпускаю. Вы человек гражданский, далекий от войны.

– Я останусь здесь, – решительно и тихо сказал Фрас. – Мы должны уйти из замка все или вывесить белый флаг… Если все здесь погибнет, то и я…

– Вы фанатик! – отрезал Вайсберг. – Уходите!

– Фанатизм ради спасения культуры оправдан – уверенно произнес учитель.

– Никакой фанатизм не имеет оправдания! – Командир роты резко обернулся к двери – на пороге стоял Аришин. Он хотел что-то сказать Вайсбергу, но заметил Фраса.

– Вы? – удивился он, – Вы что, вернулись?!

– Да, я посылал его в разведку, – ответил Вайсберг. – И он справился с заданием. Дайте мне, Аришин, сигарету! Русские всегда перед смертью просят выпить или закурить. Так это, Аришин?

– Не могу знать! – Аришин протянул сигарету и щелкнул каблуками. – Мы спасены, господин гауптман!

– Тише, – бросил Вайсберг, прикуривая, – Мальчика разбудите…

Муханов поддернул рукав гимнастерки и глянул на часы. Пять. Время вышло. Артиллеристы зарядили орудия и лежали в ожидании команды. Из замка еще стреляли, но теперь уже только из двух окон. Сигналом о выходе гарнизона из крепости должно быть прекращение огня и белый флаг, выброшенный на третьем этаже в левом крыле. Флага не было, стрельба продолжалась…

Муханов связался с командиром дивизии и попросил отложить начало огневой подготовки еще на тридцать минут. Похоже, в замке шли какие-то сборы. Наблюдатели докладывали, что замечено движение на первом и втором этажах; что из гарнизона высылали разведку; что спускался к реке и вскоре вернулся обратно офицер…

Светало. Сейчас, в сумерках, стали видны следы ночной пальбы из замка. Много деревьев оказалось повалено, у других взрывами сорваны кроны, а тополя превращены в щепы пулеметными очередями. Муханов пробрался в окоп и приник к окулярам стереотрубы. Стены замка казались еще черными, в узких оконных проемах стояла тьма. Только из двух посверкивали вспышки пулеметного огня.

– Патроны жгут, – пояснил боец. – Остальных-то, видно, в сон сморило, а эти терпят… Ишь что делают, а? Вот собаки!

Пули взбили глину на бровке окопа, смачно влипли в стволы деревьев.

– Пристрелялись к окопам-то, – сказал боец. – Пацаны – пацаны, а, глядишь, и не додюжишь до конца войны… Вдарить бы надо, товарищ полковник! Рассветет, так они проснутся…

В окоп скатился комбат Глотов, отряхнул гимнастерку, вытер пот.

– Все готово, товарищ полковник, – доложил он. – танки пойдут с флангов. Артиллеристы первым залпом бьют решетку, поэтому роты отходят в глубину парка. И нам пора, товарищ полковник…

– Спокойно, комбат, – не отрываясь от стереотрубы, бросил Муханов. – Бить решетку не понадобится.

– Вы все еще надеетесь, товарищ полковник? – спросил Глотов. – Время вышло, этого перебежчика наверняка расстреляли… Жалко, конечно, старика, но сам виноват. Свои же ученики, поди, и расстреляли… Товарищ полковник, вы чуете, какая это страшная штука! Это что за ученики тогда? Что они за люди?.. Чуете?

– Чую, – сказал Муханов. – Фашизм…

– Да, – отозвался комбат. – Во дела! Где же их, сволочей, уговоришь?