Слово

– Простите, но где это написано, в каком законе, что нельзя собирать книги? – обиделся прокурор. – Если бы этот человек скупал пушнину, золото – другое дело. Или бы, к примеру, скупал те же книги и продавал по завышенной цене. Тут чистая спекуляция… Да и то: где написано, сколько стоят эти книги?

– Но он же – мошенник! – возмутилась Анна. – Он обманом забирает книги у старообрядцев. Это их имущество!

– А жалобы есть? – спросил прокурор. – Жалобы, заявления?

Анна беспомощно посмотрела на Глазырина. Тот развел руками.

– Он по всем заимкам прошел, все книги собрал, – вставил Иван. – Он, больше некому…

– Тем более, – вздохнул прокурор. – Взял брошенное,. Видите, гражданочка, книги – ценность особой категории…

– Да! Особой категории! И потому я прошу вас вмешаться! – повысила голос Анна. – Мошенник собирает древние книги, которые давно уже принадлежат государству!

– Но где записано, что они принадлежат государству, а не частным лицам? – спросил прокурор, не теряя выдержки. – Покажите мне такой документ.

Анна сжала кулаки, отвернулась.

– Ты займись-ка этим… мошенником, – сказал прокурор Глазырину. – Проверь, что за деятель там появился.

– Сделаю, – кивнул Глазырин. – Деятель, похоже, интересный.

– Ну вот, – заключил прокурор. – Когда милиция проверит, тогда и разговор продолжим.

– Тогда книг уже не будет! – бросила Анна. Прокурор снова пробежался пальцами по шраму.

– Интересно… Я десять лет в милиции проработал, семь – судьей и уже пять – прокурором, а сталкиваюсь с таким делом первый раз… А книги у Власова лежат?

– Лежат, – сказал начальник милиции. – Сам видел, в кадках.

– Да… А изъять – нет оснований. Они, эти книги, здесь у каждого второго… Ты смотри, Глазырин, не мудри там, – предупредил прокурор, уходя, – а то точно жалоб не оберешься.

После его ухода начальник милиции снял с вешалки фуражку, расправил ее, сел.

– Вот что, странники, – сказал он, раздумывая. – Пимен Власов выпить не промах. Правда, только не на свои… А выпивший – он хвастун и трепло. – Глазырин взглянул на Ивана. – Мне, как видели, прокурор запрещает мудрить. У меня служба, инструкции.

Он встал, надел фуражку.

– Переночевать можно у меня, а я в отдел пойду.

– Нам нельзя у вас, – сказала Анна. – Мы в гостиницу…

– Конспирация, – улыбнулся Глазырин. – В этом есть смысл… Раз так, то до завтра. Только меня держите в курсе дел.

Взвалив рюкзаки, стараясь быть незамеченными, они вышли со двора начальника милиции и пошли к гостинице…

Иван Зародов пришел к избе Власова сразу же после открытия магазина, в девятом часу утра. Постучал.

– Э! Хозяин! Есть кто живой?

В избе была тишина. Из приоткрытой двери выглядывал серый кот и жмурился на солнце.

– Хозяин! – позвал Иван. – Дай стаканчик! Ну, не могу я так!

Наконец в избе заскрипели половицы, но скрипели так, словно по ним не шли, а ползли, – медленно, протяжно, мучительно. Потом затарахтели дверные петли, и в проеме показался заспанный, взлохмаченный Пимен Власов. На нем были широкие брезентовые штаны на резинке, расстегнутая косоворотка и опорки от валенок. Пимен пнул кота, тот побежал через улицу.

– Чего? – хрипло спросил он.

– Слышь, хозяин, стаканчика, говорю, не найдется? Ну не могу я из горла, вечером могу, а утром не могу. Дай стаканчик!

– Алкаши проклятые, – заворчал Власов, – Как утро, так гужом прете. Я уж столько стаканов передавал – счету нет… И чего вы ее жрете? Чего вы в ней находите?

– Так башка болит, – жалобно сказал Иван. – Вчера по литре на рыло приняли. Не дай пропасть, хозяин.

– Эх, а молодой парень, – пожурил Пимен Аверьяныч. – По литре… Ну вот заглотаешь ты с утра, и какой потом из тебя работник? Опять целый день дурака валяет.

– Ну, хозяин, – заныл Иван. – Не ругайся… Дай стаканчик… И хлебца, занюхать…

Власов сжалился. Скрывшись на минуту в избе, вынес стакан и кусочек хлеба, но такой, что и занюхать не хватит.

– На, жри, – сунул в руки. – Токо здесь, а то упрешь стакан… Дружки, поди, за углом дожидаются?

– Жди! – обрадованно махнул рукой Иван. – Дружки, известное дело, наелись вчера за мой счет, а теперь слиняли…

– Так-так, – подтвердил Пимен Аверьяныч. – За чужой счет все мастаки…. Ну, зайди во двор, чего у ворот-то пить?

Иван вошел во двор, присел под забор, в тень. Трясущимися руками вынул из-под рубахи бутылку «Московской», выдернул пробку.

– Слышь, хозяин, а я один не могу, – сказал он. – У одного душа не принимает. Тащи еще стакан.

– Я не потребляю, – сказал Пимен. – Мне на работу к девяти.

– Да брось ты, – Иван сморщился. – По махонькой-то ничего. Мы ж не пьянки ради, а чтобы вкус не забыть. Кончай ломаться, при стакан, дергаем и разбегаемся.

– Э-эх, – ворчливо протянул Власов. – Дал стакан, так еще недоволен, еще кандибобер строит… Ладно, сейчас.

Он принес второй стакан, вытер его подолом рубахи.

– Токо чуть на донышко…

Иван щедро налил ему полстакана, потом себе.

– Давай!

Выпили. Иван сморщился, зажал руками рот и, скрючившись, уткнулся головой в заплот.

– Чего? – испуганно спросил Власов, осушивший свой стакан одним глотком.

Иван помахал рукой, простонал:

– Первая всегда так идет…