Слово арата

Руки Оруйгу дрожали. Он шевелил толстыми губами, будто читал про себя молитву. Машинально вынул табакерку, зачерпнул ложечкой табак, поднес к носу, шмыгнул. Будто совершив нечто очень значительное, не спеша спрятал табакерку.

— Ничего не поделаешь, — устало проговорил он, не поднимая головы. — Против указа правительства не пойдешь… Хоть несколько голов скота оставьте. Ребятишек прокормить…

— Мы не поступаем бесчеловечно, как это делали феодалы. Как вы, например. Как ваши друзья. Помните? Вам будет оставлено несколько овец и коз, дойная корова, ездовая лошадь, самая необходимая одежда…

Кижир-оол не дал мне договорить.

— Я бы этому врагу ничего не оставлял! Прямо на месте задушил бы его своими руками. За все мои шрамы, за детей. Это он уморил их голодной смертью!

Оруйгу еще ниже опустил голову.

Я потянул Кижир-оола за рукав.

— Давайте к делу. Отвечайте ясно и точно. Ваше имя. Название старого сумона.

— Оруйгу. Старый сумон — Соян.

— Какую должность занимали до революции?

— Когда ездил в большое хуре, меня признали грамотным, пожаловали должность сайгырыкчи, дали красный шарик на шапку.

— Погоди, погоди! — гневно перебил его Донмит. — Не о том говоришь. Что грамотный, мы и сами знаем. Ты скажи, какими налогами обкладывал аратов, как избивал людей, пытал, сколько человек замучил!

Члены комиссии были настроены воинственно.

Оруйгу молитвенно сложил руки.

— Это было не совсем так…

— Не совсем так! — передразнила его аратка Иргит Донгыжаа. — Да в наших краях не было другого такого жестокого хозяина, как ты!

Страсти разгорались. С трудом удалось вернуться к протокольному опросу.

— Сколько у вас скота?

— Трудно сказать. Если вам угодно немного подождать, я посмотрю по спискам. — Он протянул руку к пестрому шире, достал замасленные бумаги, долго разглядывал их.

Я тоже вынул тетрадь, в которой был переписан весь его скот. Оруйгу так долго копался с бумагами, что я попросил дать их мне. Одни записи были сделаны у него по-монгольски, другие по-тувински (быстро научился новой грамоте, — отметил я про себя). Многие цифры были переправлены или стерты вовсе.

Пришлось припугнуть его:

— Если вы будете путать и стараться скрыть скот и имущество, мы просто отдадим вас под суд.

— Нет, нет! — испуганно встрепенулся Оруйгу. — Я ничего не скрою от народа. Но скот размножается сам по себе, вот списки и расходятся. Вы же ученый человек…

— Это верно, что скот размножается. Но почему при этом его становится меньше?

Немного подумав, Оруйгу попросил:

— Дайте списки, тарга. Я сейчас разберусь. Значит, так. Лошадей пятьсот семьдесят. Из них ездовых двести, — забормотал он. — Коровы, большие и малые телята… О них жена знает. Верблюдов сто пять голов. Вот и все…

Он отложил списки.

— А мелкого скота разве у вас нет?

— Как нет! Имеется. Его тоже жена знает. У нас такой порядок. — Оруйгу усмехнулся.

— Позовите жену.

— Оо, жена! — крикнул он. — Куда ты пропала? Иди, быстро!

За дверью юрты послышался приглушенный голос:

— Как же войти, если долговязый не пускает!

В юрту просунул голову Суук-Багай.

— Как с ней быть? Пустить, что ли?

— Пусть войдет.

Ни на кого не глядя, женщина вошла и уселась на прежнее место возле кровати.

— Ваш муж не помнит, сколько у вас коров и мелкого скота. Говорит, вы знаете. Так сколько голов?

Она молча взяла трубку, постукала ею об остроносый идик, пососала, достала из-за пазухи кисет, набила трубку и раскурила ее. Должно быть, она и не собиралась нам отвечать.

— Так что же, нам самим считать ваш скот?

Женщина отложила трубку и повернулась к Оруйгу:

— Что это, в самом деле! Даже в юрту свою не пускают. Согнали в аал весь скот — всех овец и коз, коров и лошадей. Даже верблюдов привели. Что тут собираются делать?

— Извольте знать, — ответил Кижир-оол. — Это больше не ваши стада. Теперь они принадлежат народу. Народ теперь хозяин всему.

— Раз отбираете — отбирайте. Съесть хотите — ешьте! И считайте сами! — Она упала навзничь, затряслась и завыла, словно старая волчица.

Оруйгу посмотрел на нее, вздохнул и спокойно произнес:

— Мелкого скота, наверно, две или три тысячи. Коров — около двухсот…

Ну чего тут было толочь воду в ступе? Я вышел из юрты. Возле нее — не протолкаться. Все, кто жил поблизости, собрались сюда. Мои товарищи выжидательно глядели на меня.

— Давайте по инструкции тщательно зарегистрируем все движимое и недвижимое.

Почти вся долина Бай-Холя была запружена скотом. Ржание, мычание, блеяние, рев животных, лай собак…

А к юрте шли и ехали пешие и конные. Возбужденные, радостные лица, громкие голоса отодвинули куда-то беспокойство и тревогу, внесли в эту шумную неразбериху праздничную торжественность.

— Экий, торга! — послышалось сзади.

Я обернулся.

— Меня зовут Самбуу. Помнишь?

— Как же, как же! — Я поздоровался со стариком. — Что хорошего у тебя?

— Хотел бы я кое-что тебе подсказать, — кивнул он в сторону, приглашая отойти. — Как посмотришь, много тут скота, очень много. А где-то еще больше упрятано.

— Похоже на то. А как доказать?

— Сведущие люди говорят, есть стада Оруйгу и в Тере-Холе, и среди скал и Чоон-Барыын, а еще в Качык-Сайгале и Кара-Холе.