Слово атамана Арапова

– Вот ешо. – Сделав вид, что не услышала оскорблений, Степанида поправила платок и отвернулась к костру, краем глаза заметив, что казаки прекратили работу и гуськом потянулись к лагерю.

– Нет, ты мне кажи, пошто энто бадаешся? – Агафья схватила Куракину за плечо и попыталась развернуть ее к себе. – Я те…

Не на шутку разозлившаяся Рябова быстро присела, выхватила из костра пылающую головню и, взмахнув ею, едва не обожгла красивое лицо с ужасом отпрянувшей Степаниды.

– Токо тронь меня ешо, змеюка! Зараз покалечу.

Подоспевшие казаки быстро уняли так и не успевшую разгореться ссору. Отпуская ядовитые шуточки в адрес обеих женщин и довольно похохатывая, они расселись и разобрали миски.

Арапов сел во главе стола, положив на землю топор и широко расставив ноги. Он вытер вспотевший лоб, затем жадно вонзил зубы в огромный кусок мяса, и Степанида заметила красивые, крепкие, чистые зубы. У него были грустные и нежные глаза. У него…

Вновь ощутив ноющую боль в душе, она с трудом заставила себя отвести глаза от атамана и, схватив медный казан, поспешила в сторону реки.

Остановившись у воды, женщина почувствовала, как в лицо ударил свежий ветер. Она обрадовалась ему – он приятно освежал разгоряченное лицо. Степанида заплакала. От избытка горечи и стыда рождались безнадежные и злые слезы. Гурьян был ее любимым мужем. И он погиб. А Василий Арапов был здоров, крепок, красив, и он был рядом. И почему она так скоро начала забывать Гурьяна, который, может быть, и не умер вовсе?

Мысли возникали и сменялись другими, но каждая новая была безжалостнее и горше предыдущей. Слезы катились и быстро высыхали на ветру. Тоска была непереносима. Надо вернуться обратно в лагерь к людям. Она старалась не думать о страшном. Она отгоняла мысль об атамане, но отчетливо сознавала, что любит его. И не просто любит, а боготворит – отчего и страдает. Ее любовь была настолько сильна, что полностью поглощала все мысли о несчастном Гурьяне, который…

Степаниде вдруг безумно захотелось, чтобы Арапов прямо сейчас подошел к ней. Она желала, чтобы он поговорил с ней, посидел рядом. В эту минуту она еще острее любила его. Он был необходим ей как воздух, как сама жизнь.

Услышав шаги, Куракина спешно обернулась и, увидев шагавшего к берегу атамана, выронила из ослабевших рук казан.

Попятившись, она вошла по колени в воду и остановилась. Дальше отступать было некуда. Она подняла лицо – напряженное, открытое. Он протянул руку, а она сама сделала неуверенное движение навстречу ему.

3

На совете было решено – далее ни шагу! Красивое место в междугорье, на которое кулугуры вышли на третий день после переправы через реку, приворожило уставших от лишений людей и вдохнуло в их отчаявшиеся сердца новую надежду.

В целях безопасности лагерь решили расположить прямо на горе, возвышавшейся среди леса и одним боком вплотную подступавшей к реке. Мужики дружно взялись за топоры, лопаты, пилы, и по истечении нескольких дней вершина горы обросла добротными землянками. Теперь они были заняты тем, что обносили лагерь плетнем и на скорую руку мастерили топчаны. Среди всех особым рвением выделялся Никифор. Он никогда ничего не строил, не плел плетней и не ладил топчанов, но, как оказалось, хитрости в этом деле никакой не было. Зато вот желания хоть отбавляй. Все складывалось именно так, как ему мечталось – из ничего сделать все. От начала до конца своими руками он соорудил уютную землянку. Для себя и Нюры. Он порвал с прошлым раз и навсегда, принял кулугурскую веру и собирался жениться на девушке, которая, как он думал, вряд ли решится ответить ему отказом на благопристойное предложение.

Никифор старался лишний раз не показываться на глаза Нюре, которая временно проживала в семье Гавриила, заботливо опекаемая его суровой женой. Свободные минуты, которые изредка выпадали на долю переселенцев, он предпочитал проводить в обществе старца, терпеливо вводившего его в веру. Вот и сегодня, после вечерней молитвы, он присел рядом с Гавриилом и, нахмурившись, посмотрел на его жену Марью, которая расположилась по другую сторону костра.

Марья была бледна. Бросалась в глаза серая прядь – чуть повыше лба, у самого пробора. Еще не старая женщина, она одевалась по-старушечьи и ходила, устало сутулясь. Никифору даже стало немного жаль ее, и он перевел взгляд на сидевшую рядом с Марьей Нюру.

– Хосподь всемогущ и всеведущ, мы же – его рабы – не должны роптать. – Гавриил дал ответ кому-то из мужиков, вопроса которого казак не расслышал, будучи увлеченным созерцанием грустно смотрящей на огонь Нюры. – Да будет с нами благословенье Бога, даровавшего энтот райский уголок! – Старец набожно перекрестился и принял у подошедшей женщины миску с пищей, после чего поднял лицо к ночному небу и вдохновенно продолжил: – Теперя не скитальцы мы. Хосподи, как сее отрадно!

– Дошли-таки! – поддержал его сын, сидевший на бревне по правую руку отца.

– Вот бы ешо место сее нас не отвергло. – Никифор вздохнул и набожно перекрестился двумя пальцами. – У нас в Яицке сказывали, что быват…