Слово атамана Арапова

– Хто, гришь? Бес? – Женщина нервно хмыкнула и, отвернувшись к чадящей лампадке, перекрестилась: – Он сам есть бес, тать и безбожник! И тебя он завлекает чарами антихриста! А ешо он…

Гавриил перестал храпеть и тяжело повернулся на своей лежанке, чем заставил Марью замолчать и затаиться. После того как он сменил позу, густой храп дал сигнал к продолжению разговора.

– Не говорила вон те, а надо бы. – Марья тяжело вздохнула, словно собираясь высказать что-то заветное или запретное, помолчала и затем выдохнула: – Сынок мой Тишка давно по те сохнет и вздыхат.

– По мне? – удивилась Нюра.

– А то по кому же. Ты одна средь нас дивно пригожа, эвон ангел с небес!

– Мама! – удивленно воскликнула девушка, и слезы затуманили ее глаза.

– Этово ешо недоставало! – растерявшись, сказала Марья и даже отодвинулась: она почему-то испугалась реакции Нюры на свои слова. – Неушто он непригож? Аль горбом обезображен иль телом немощен?

– Нет, нет! – испуганно возразила девушка и поспешно вытерла глаза. – Не серчай, мама. Я хочу с тобой поговорить наедине, но мне стыдно, я не знаю, с чего начать.

– Те стыдно, ты не знашь, с чего начать? А мож, прочтешь молитву на сон грядущий и заснешь?

– Нет, нет! Я хотела кое об чем тебя обспросить. Как ты думашь… как ты считашь?

– Ну?

– Никифор – хороший воин?

– Хорош, о том разговору нет, – нехотя ответила Марья.

– Я хотела спросить: а такой ли Тимоха храбрый, честный, правдивый, добрый?

– Ну, я не знаю, как энто сказать. – Женщина явно была в затруднении. – Он же сын мой, Нюра!

– Достоин ли он меня и лучше ли Никифора? – смело закончила интересующий ее вопрос девушка.

– Ого, Нюра?! – удивилась Марья. – Я и не ведала, што ты эдак горда.

– Я не горда, – перебила ее девушка, – я спросила токо, достоин ли мя Тимофей боле Никифора?

– Тимка возрос у мя на энтих вота руках, и он единственный оставленный нам Хосподом живым в отличие от многих умерших во младенчестве ево старших братьев и сестер. Он красив, статен, силен и набожен. Аль ты в энтом сумлеваешся?

– Нет, Боже упаси! Но я ешо не успела узнать его ближе, як каянного Никифора.

– Так лучше. Совсем нехорошо, ежели молодуха узнат поближе мужика до венца.

– Даже тады, кады того мужика в мужья ей пророчат?

– Кады оне поженятся, то будет много времени, штобы вызнать друг друга.

– А ежели оне не подойдут друг к другу, што тады?

– Дочка, дочка! Откель у тя таки помыслы? – возмутилась Марья, укоризненно качая головой. – Таких слов я отродясь ни от одной девки не слыхивала. Откель те ведомо, што вы не подходите друг к другу? Энто ведь мое, родительское дело выбрать те мужа, а Тимохе – жену. А я думаю, што вы, как никто, подходите друг к другу. Не думай, што я не знаю людей.

Теперь Нюра в свою очередь пришла в замешательство. Она не сразу нашлась что ответить, покраснела и опустила глаза.

– Я начинаю смекать, што ты досадуешь на Тимофея почем зря, – с нотками обиды в голосе посетовала женщина. – Тебе хотется, вишь ли, штобы средь молодых мужиков он слыл удалым да ловким? Дорогое дитя, не тужи об том. Пущай себе Никишка-вор сильней и ловчей Тимофея мово. Пущай смелее и злее, словно аспид. А вота нежнее и заботливее мово мальчика никово нет!

– А ежели я вовсе и не хочу под венец? – вдруг сказала девушка.

Марья на то лишь вздохнула:

– Ты не хошь выходить замуж аль стыдишся сего? Девичий стыд – вешь хорошая, драгоценная и правильная, но всему и мера должна быть. Век в девичестве не просидишь!

– Я не хочу замуж, – упрямо повторила Нюра.

– Пустое се, болтовня!

– Не лукавлю я, ей-богу, не хочу!

– Почему? – спросила Марья, вдруг оторопев.

– Я не могу обсказать тово, – ответила девушка и опустила глаза.

Они вновь улеглись на топчан. Марья задула лампадку, и землянка погрузилась в непроглядный мрак.

Нюра лежала, закинув руки за голову и вытянувшись. «Я люблю Никифора», – сказала она себе и очередной раз удивилась: неужели это правда? Когда же это случилось? Путешествуя с ним от Яицка до берегов Сакмары, она еще не любила его настоящей женской любовью, в которой сливается воедино физическое и духовное влечение. Когда они поселились у кулугуров, она тоже еще не любила. Нет, кажется, была минута… Нет, их было много, но тогда она отгоняла их от себя. А потом все завертелось и померкло…

Девушка вскочила с топчана и, стараясь не разбудить спящую Марью, выскользнула на улицу, чтобы отогнать давивший ее страх будущего. Свежесть воздуха охватила ее, но была приятна. Она провела руками по бедрам, по животу, с ненавистью оглядела спящие в ночи землянки. Ее сердце было весело и чисто, оно забыло Степку, не вспомнило и о Тимохе, оно билось новой любовью.

Мысли Нюры были прерваны появившимся неожиданно из ночи дюжим детиной, который неуклюже вскинул руки вверх и хриплым голосом сказал:

– Стой, не ходы!

– Хто ты? – попятившись к землянке, сердито спросила девушка. – Пошто людей ночью пужаешь, злыдень?