Отвернув золотистую крышку, Степаныч опрокинул горлышко в стакан, и водка, радуясь освобождению, весело забулькала.
— Мне кажется, «стволы» нужно перепрятать. Место там ненадежное. Давай вот что сделаем — я «стволы» в укромное место перевезу, — взял стакан Иван Степанович и двинул его навстречу Закиру. — Лучшего во всей Москве не сыщешь.
Гарантирую!
Каримов не торопился поднимать свой стакан, с удовольствием пережевывал копченую колбаску, наконец сказал, улыбаясь:
— Ну, если только так… А как ты к «стволам» подойдешь, если там мои быки стоят?.. Ладно, ладно, Степаныч, не напрягайся, пошутил я. Идея неплохая, так и сделаем. Вижу, что для дела стараешься. Маляву я им отпишу, они поймут. С гладиаторами и поедешь на новое место… Да не дергайся ты! Что у тебя, гвоздь, что ли, в стуле? Они и останутся при «стволах». — Длинные, поросшие тонкими черными волосами пальцы Закира уверенно обхватили обычный граненый стакан и двинулись навстречу ладони Федосеева, которая, чуть подрагивая, продолжала оставаться в поднятом состоянии с зажатым стаканом. — Ну, будем здоровы, как говорится, дай бог не последняя, — Раздумав чокаться, он выпил прохладную водку в три больших глотка.
— Крепка, — крякнул от удовольствия Иван Степанович.
Закир отвечать не стал, взял со стола кусок сала. Долго нюхал его пряный перечный запах, после чего сунул в рот.
— Карандаш у тебя есть? — спросил Закир, закусив.
— Найдется, — и, выдвинув ящик стола, Федосеев вытащил ручку с листком бумаги.
Не задумываясь, Закир начеркал несколько слов.
— Отдашь там старшему, он заметный такой. Пижонистый, белобрысый и с короткой стрижкой, во рту фикса. Здесь написано, чтобы груз перевезли и чтобы оставались при нем, — сложив бумагу вчетверо, наказал:
— Не потеряй.
Неожиданно Иван Степанович улыбнулся.
— Не переживай, не потеряю. — Федосеев вдруг поднялся, отошел на два шага и вытащил из куртки пистолет.
— Закир, на помин души не желаешь выпить, — тихо проговорил Иван Степанович, — там как раз еще стакан остался.
Закир поднял голову и, увидев направленный в голову ствол «Макарова», сдавленно проговорил:
— Ты чего, Батя? Не дури! Опусти пушку-то. Вилка выскользнула из его ослабевших пальцев и с сильным звоном ударилась о край фарфорового блюдечка.
— А нервишки-то у тебя не железные, Закир. Вот и мясо уронил на пол. А оно денег стоит. Я-то уже не буду его есть, с пола не подбираю. Кому теперь оно достанется? Разве что крыса какая-нибудь утащит. Вот признайся, Закир, хотел же меня уделать? Так ведь? Опередил я тебя.
— Ты это специально задумал?
— На дачу, что ли, тебя заманить? — уточнил Федосеев. — Разумеется, Закир, — выдохнул он. — Я для тебя и могилку выкопал в самом углу участка.
Извини, небольшая, правда, получилась. Всего лишь с метр. Но, думаю, ты в претензии не будешь. Тебе же уже будет все равно. А я на твою могилку цветы посажу… Обещаю! Ты какие предпочитаешь: гладиолусы, георгины или, может быть, астры? Знаешь, я сделаю по-другому, — Федосеев выглядел воодушевленным. — Лучше на твоей могилке я посажу розовый куст. А? Каково? Оцени!
— Сука, — выдохнул Каримов, побелев. — Ты это с самого начала хотел?
— А вот это уже вопрос по существу, — очень серьезно заговорил Иван Степанович. — Хорошо, отвечаю. Мне не понравились твои разговоры о процентах…
Кинуть хотел, падла! — челюсти Федосеева сжались, лицо мгновенно ожесточилось, только пистолет, нацеленный аккуратно в лоб, не шелохнулся.
— Хочешь хапнуть «стволы» и слинять?
— Уходить я не собираюсь, но и делиться с тобой не желаю. Нужно быть настоящим глупцом, чтобы иметь под боком такие деньги и еще их кому-то отдавать.
— Только ведь с тебя за эти «стволы» четыре шкуры сдерут.
— И кто же? — усмехнулся Федосеев.
— А-а! — Закир метнулся в сторону, опрокидывая стол, на дощатый пол грохнулась посуда, разбиваясь на мелкие черепки.
Выстрел прозвучал в тот самый момент, когда Закир уже подбежал к двери.
Казалось, пни ее ногой, и она радушно распахнется, предоставляя волю. Но пуля, угодив в висок, отбросила Каримова на старенький диван, и, распластавшись, он судорожно дернул ногами и расслабленно вытянулся.
— Паскуда, — горестно вздохнул Федосеев, — даже перед смертью напакостил. Покрывало испортил. Двадцать лет служило — и ничего, как новенькое было, а эта сука один раз легла и тут же все перепачкала. Опять эти непредвиденные траты, какую-то тряпку нужно будет покупать на диван. Ладно, саваном ему послужит. А потом — гроб ему как будто и ни к чему. Все-таки мусульманин…
На полу лежала распечатанная пачка сигарет. Теперь она Закиру без надобности. Иван Степанович уверенно поднял ее и вышел на крыльцо. Темнота, хоть глаз выколи. А главное, тишина, если не считать вездесущих сверчков, да вот еще где-то вдалеке ухнула ночная птица. Филин, кажется.