Слово дворянина

— Кто спешит, тот дороги любовной не осилит, ибо не тот поспевает, кто первый цели достигает, а кто приходит вовремя! Подымайся к вершинам страсти медленно, да верно, да первая сама получай от пути того радость!

Поняла ли Зарина?

Кивнула Дуняша, хоть не поняла.

Покачал головой главный евнух. Коли будет шах недоволен, — его вина в том первая, а уж невольницы — вторая.

Вздохнул да велел ей на ложе возлечь.

А как возлегла она, стал он ласкать ее руками и губами. Сперва страшно Дуне было да щекотно только, а после обо всем она позабыла, лишь тело свое слушая, все потаенные уголки его, с удивлением и страхом ощущая, как разгорается в ней незнакомое чувство, что зовется любовный жар!

А евнух знай себе дальше старается, любовную дорогу опытной рукой торя, да говорит вслух, что с ней делает, дабы знала она, как ей господину своему радость доставить. И чувствует Дуняша, что евнух тоже от страсти дрожит, и пальцы его, и язык, и весь-то он сам, и от тряски той нежной уж вовсе она обо всем позабыла!

Лишь дивится — как так быть может, что евнух — ничего-то, что у мужиков быть должно, не имея, столь искусен в делах любовных, что может такую радость невозможную доставить!

А после, на самую вершину страсти взойдя да от того закричав и заплакав, вовсе чувств лишилась. Да не одна она, а и евнух тоже, ибо учил он, что нельзя истинного счастья в любви доставить, коли самому от того наслаждения не иметь!

Видно, правы были наложницы, шепчась меж собой, будто слаще того нет, как на ложе евнуха шахского попасть! Так и есть!..

Как пришла Дуняша в себя, спросил ее евнух:

— Поняла ли, Зарина, теперь?

— Поняла! — прошептала Дуня.

— Тогда иди, — сказал евнух да погладил ее ласково. Тут ее, вновь распарив да благовониями умастив, в опочивальню шаха доставили. Да как тот на ложе лег, дверь отворили. Дуняша на коленки встала да, в коврах персидских чуть не по пояс утопая, к господину своему поползла, выказывая ему тем свою покорность. А как подпозла, одежды свои прозрачные сбросила...

Чего она дале делала, Дуня уж и сама не понимала, а лишь, евнуха шахского вспоминая, ласки его повторяла, дорогу любовную в первый раз осиливая. И от воспоминаний тех сладких и от ласк своих страстью зажигалась все более и более, уж не покоряясь, а ведя господина своего к самым вершинам блаженства. Да только не его она в тот момент представляла, а евнуха его, который пламя в ее сердце и чреслах игрой искусной разжег, прежде чем на ложе шахское возвести!..

Утром шах ей подарки дорогие прислал — перстни, бусы жемчужные, колье с камнями самоцветными и иные, да повелел другой ночью опять ее в опочивальню свою доставить!..

Месяца не прошло, как стала Дуняша уж не наложницей Надир Кули Хана, но женой его, что вера магометанская позволяла, ибо не куплена была она, а подарена шаху визирем, отчего считалась выше, чем просто рабыня.

Не было в гареме дотоле, чтоб скоро так из наложницы — женой шахской стать, да не одной средь многих, а любимой, ибо ночи не проходило, чтобы шах избранницу новую к себе не призывал!

Да только не радовало то Дуняшу, ибо хоть и нет более желанной доли для наложницы, чем стать женой господина своего, но более горькой тоже нет!..

Глава XXVI

Сашка-матрос верно — был матросом, в лихо заломленной бескозырке, непомерной ширины клешах и в ушитом по последней флотской моде черном бушлате, распахнутом от ворота до пупа, дабы виден был полосатый тельник. В ухе его болталась серьга, коя полагалась лишь нижним флотским чинам, бывавшим в дальних океанских походах и огибавшим мыс Горн.

— Человек есть свободная, не подлежащая угнетению обществом личность, — вещал Сашка-матрос. — Птаха щебечет где хочет, и никто ей не хозяин, и нет на нее управы...

— А как же коршун? — тихо спросил Мишель.

— Коршун тоже есть свободная по природе своей личность, — ничуть не смутился Сашка-матрос. — И человек должен быть аки птица — летать где вздумается и петь, что душе его угодно. К чему мне ваши глупые законы, коли я выше них, коли я — сам по себе! Захочу — счас поеду в далекий город Сингапур, где крейсер наш стоял, где рай земной, али подамся в Соединенные Американские Штаты! А то — никуда не поеду — влезу на печь и спать стану, как будет у меня такое желание! И никто мне не указ! Душа моя широка, как море-океан, оттого никто не смеет мне поперек вставать!

— А ежели, к примеру, выпить захочется? — не без умысла спросил Валериан Христофорович.

— Тогда — пить стану! — уверил его анархист. — Захочу — самую малость, а нет — так допьяна, чтоб хоть с ног долой!

— Спирт? — уточнил Валериан Христофорович.

— А хошь бы и спирт! — хвастливо заявил Сашка-матрос. — Я ромы ямайские хлебал с глинтвейнами, я, может, ноги в шампанском полоскал, но ежели душа попросит, то и спиртягу могу — такой я человек!

— И третьего дня пил?

— Пил! И что с того? Коли хочу — пью, коли нет — не пью!

— А спирт где взял? Не иначе как на драгоценности сменял?