Слово Говорящего

Куда делся Говорящий, Кагэро не понял. Некоторое время он сосредоточенно вонзал в землю острие лопаты, пока туман не схлынул с его сознания.

«Что я делаю? Повинуюсь приказам неизвестно кого…»

Кагэро оперся на рукоятку лопаты и положил подбородок на руки. Надо подумать. Наверное, этот человек — колдун, раз сумел подчинить себе его волю. Может быть, пока его нет, можно убежать? Кагэро отбросил эту мысль. Бегать от колдунов — себе дороже. Из-под земли достанет, и уж тогда придется позабыть и о жизни, и о смерти.

Солнце медленно ползло по небу, укорачивались и вновь росли тени, а Кагэро стоял, опершись на лопату, и, позабыв о времени, думал.

Мысль о рабстве зрела в его мозгу и пока еще не дала никаких всходов. Все случившееся казалось ему сном. «Только так и выживают на войне, — вспомнил он давным-давно услышанные от Дзюбэя слова. — Если не верят в смерть».

Говорящий появился вместе с дуновением холодного ветерка. Чуть тронула кожу волна воздуха, Кагэро обернулся — и увидел незнакомца с зелеными глазами. Тот с сожалением посмотрел на сделанное Кагэро — чуть тронутая земля, содранный слой дерна.

— Работа не выполнена, — сказал Говорящий. — Теперь жди до следующего вечера, сегодня есть ты не будешь.

И развернулся, чтобы снова уйти в никуда, но Кагэро неожиданно даже для себя положил ладонь на плечо Говорящему.

— Стой, — Кагэро хотел произнести это твердо, но получилось нечто вроде мольбы.

— Что такое? Раб научился говорить? Гнусная тварь, ты обрела дар речи? Боги были неправы…

— Подожди, — во второй раз попросил Кагэро и заглянул Говорящему в глаза. Так, как заглядывает голодная собачонка в глаза богатому прохожему. Так, как смотрит нищий ребенок, увидев господина в шикарных лиловых шароварах и черном расшитом кимоно. Смотрит, надеясь на подачку. Кагэро закрыл глаза, внутренне собрался и выпрямил спину, но вынужден был снова согнуться и спрятать глаза. Взгляд Говорящего жег. Давил. Припечатывал к земле. В нем было столько презрения… Не высокомерности, которая смешна и нелепа, а именно превосходства, такой силы, что Кагэро ощущал себя червяком, дерзнувшим коснуться вершины Фудзи.

Такое счастье дается только раз в жизни, а после — жизнь отнимают, дабы червь не возомнил себя императором.

— Ну что, раб, будешь умолять меня о жалости?

— Нет, Говорящий… — Кагэро сжался от мучительной внутренней боли и добавил: — Сама… Говорящий-сама.

— Перестань добавлять к моему имени свои дурацкие словечки! — воскликнул Говорящий, скривив лицо. — Уж лучше зови меня господином.

Кагэро удивился тому, что Говорящий не понял, как уважительно он произнес его имя. Он вообще не понял значения… Кто же он?

— Хорошо, господин. Объясните же мне, что происходит?

— А разве рабу обязательно знать что-либо? — совершенно искренне удивился Говорящий.

— Еще вчера я был свободным и боялся разве что смерти, а когда увидел вас, что-то случилось со мной… Вы колдун?

— Колдун ли я, ты спрашиваешь? А кто дал тебе право спрашивать? Может, вчера ты и был свободным, но сейчас-то у тебя этой свободы нет.

Кагэро увидел, как нечто странное скользнуло в зеленых глазах Говорящего. Неужели он хотел вызвать его гнев? Неужели Говорящий ждал, когда Кагэро не выдержит и взорвется? Этого не может быть!

— Я — человек, — сказал Кагэро и с удовольствием заметил, что в голос возвращается прежняя твердость. — А свобода — это преходящее.

Говорящий смерил Кагэро презрительным взглядом.

— Какой же ты человек, если говоришь так? Ты самая настоящая тварь. Благодари судьбу за то, что она послала тебе меня. Иначе ты сгнил бы где-нибудь в лесу. Не вижу смысла человеку жить, если он предназначен червям. Уж лучше убить его в младенчестве.

От взгляда чистых зеленых глаз стало жутко. Кагэро сжался в комок, в груди тугим клубком зашевелился страх. Кагэро изо всех сил пытался вырвать кол покорности из своей души, но пока не удавалось. Вместо этого он ощущал — что-то давит на рассудок. Говорящий все-таки колдун…

— Кто вы? — в отчаянии протянул Кагэро, теряя всякую надежду.

— Я — твой господин. Если хочешь получить завтрак — копай, утром я проверю.

Покатилась по земле еще одна волна холодного воздуха. Кагэро показалось, что он видит Говорящего уже у скал, но через миг там не было никого.

Всю ночь Кагэро копал, и к утру на его ладонях осталась только тонкая пленочка, бывшая еще вечером кожей. Да и та еле-еле держалась на плоти. Пленочка лопалась, раны сочились сукровицей, которая засыхала и не позволяла Кагэро разжать ладонь. А когда он ее все-таки раскрывал, присохшая к стертой коже сукровица трескалась, ранила еще больше, и тогда уже шла настоящая кровь.

Когда взошло солнце, Кагэро бросил лопату. Не осталось сил. Вся деревянная ручка была покрыта грязными желто-красно-розовыми разводами. Ладони так болели, что хотелось орать во все горло и кататься по земле, вгрызаясь в нее зубами. Страшно ныла искалеченная спина.

— Это всего лишь боль, просто боль.

Возможно, из-за сильной боли Кагэро не почувствовал волны, а может, и не было ее. Говорящий сидел рядом, прямо на земле.