Слово и дело. Книга 1. Царица престрашного зраку

Бледный отрок, почти мальчик, сидел внутри большого шлафвагена. Перед ним – на ремнях – качалась походная печка. От раскаленной трубы часто загорался войлок на крыше, его тушили снегом и гнали лошадей дальше. Принц Антон сильно мерз, ничего не ел и был подавлен. Все случилось так неожиданно! Кто бы мог предугадать? А за окнами шлафвагена неслись – в свисте и вое – русские снега: бело, бело, бело… И так без конца! «Где страна? – раздумывал принц. – Где же сама Россия? Неужели вот этот безлюдный снег и есть то приданое, которое мне дают русские?..»

Петербург уже был готов Антона встретить. В январский морозный день еще с утра кареты придворных и дипломатов стали съезжаться к заставе. За Фонтанкой-рекой синели леса, уходили в лесную чащу следы мужицких саней, каркали вороны. Мадам Адеркас привезла и свою воспитанницу – Анну Леопольдовну.

– Дитя мое, – наставляла она, – не кидайтесь принцу на шею. Сразу покажите ему свою холодность… Вот, кажется, едут!

Вывели жениха под руки из шлафвагена, совсем ослабевшего после дорожной качки. Глянула на него девочка и отвернулась:

– Обманули! Урод какой-то…

– Ваше высочество, – ответила ей Адеркас, – к чему расстраиваться? Принц Антон – не единственный мужчина на свете…

Свели их. Стоял перед Анной Леопольдовной сугорбый и нескладный тихоня. И носом шмыгал. А нос – красный. И глаза – красные.

– Скажите ему что-либо, – подсказала Адеркас.

– Каково доехали, прынц? – спросила девочка.

– Ва… ва… ва… – ответил принц и замолчал.

Граф Бирен строго посмотрел на Остермана.

– Это твои конъюнктуры? – гаркнул и пошел к карете.

– Ничего, – сказал Остерман, оправдываясь. – Это пройдет… Смолоду кто из нас, господа, не заикался? Тем более любовное волнение свойственно в столь нежном возрасте. Мне думается, лучше оставить принца и принцессу наедине. А еще лучше завтра же посадить их за один стол, чтобы в учебе совместной родились чувства страстные…

Анна Иоанновна приняла жениха и невесту в полном парадном уборе, на престоле сидя, в руках – скипетр и держава.

– Ну, дети мои, – сказала радостно, – сегодня у меня праздник великий: вижу грядущее счастье России в единенье вашем… Будьте же дружны и ласковы, стремитесь войти в лет совершенство, дабы, в брачный возраст придя, навеки супружески сопрягтись!

А день был как раз днем ее рождения. По закону негласному, в этот день трезвых быть не должно. При дворе так пили, так пили, так пили… Кто не пьет – тот врагом государства считался! Заводилой же в пьянстве князь Александр Куракин бывал: первым под стол валился. Анна Иоанновна молодость вспомнила: так же вот приехал к ней женихом герцог Курляндский, и люди русские тут же насмерть его споили. А потому сейчас Анна посматривала: как бы принц Антон Ульрих не впал в пьянство жестокое… Жених оказался тих и скромен, очень вежлив с людьми и совсем не глуп (скорее, даже умен). Но граф Бирен уже взялся подвергать его издевательствам разным. Очень уж обидно Бирену было, что сопляк из Вены, а не его сын Петр станет мужем маленькой принцессы…

Рано утром Феофан Прокопович усадил за стол обоих – жениха и невесту. Почтительно, лоб напрягая, принц Антон слушал витию русского. Он все понимал, но догматы эти были ему ни к чему. Православие – по брачному трактату – примет только принцесса, принц же, отец будущего русского императора, оставался в прежней вере.

В это утро, после «служения Бахусова», поздно проснулась Анна Иоанновна: ее разбудил грохот вязанки дров, сваленной у печей ее спальни. Пришел истопник Алексей Милютин, человек верный. Анна Иоанновна его не стыдилась и Бирена под одеялом не прятала. Свалив вязанку, Милютин каждый раз к постели подходил, целовал в пятку сначала царицу, а потом и Бирена; при Милютине царица и сегодня одевалась…

– Чай, не дворянин ты, Ляксей, – говорила смеясь. – Чего мне тебя стыдиться? Верно ведь?

Чулок натягивая, она заметила, что ногти отросли:

– Ляксей, ну-ка, покличь Юшкову с ножнями…

Явилась лейб-стригунья коготочков царских:

– Матушка, кормилица ты наша сдобная! – И рассказала, между делом, что граф Алешка Апраксин с Москвы приехал, шумлив больно, всех задирает, в шуты просится, чтобы на флоте ему не служить…

– Зови, – сказала Анна, – мне молодые шуты нужны.

– А тестенек евонный, – умильно напевала Юшкова, – князь Михайла Голицын из стран заморских явился. Шибко ученый, слых идет, и будто, сказывали мне, от дука Флоренского привез девку рыжую. И живет с ней любовно, но не глазно. А девка та флоренская естество свое женское под мужними одеждами прячет. А поженились они в землях польских по обрядам не нашим, а вредительским…

– Ой, не врешь ли ты? – спросила Анна.

– За што купила, матушка, за то и продаю… Свят-свят!

– Андрея Иваныча! – потребовала царица Ушакова к себе. – Завелись в государстве моем люди недобрые. Девке в штанах мужских ходить от бога не завещано. То есть умысел нехороший, на соблазны всякие наводящий… Да князь Михайлу Голицына ко мне звать! Того самого, что из папежской Италии вернулся недавно…

* * *

Михайла Алексеевич Голицын об одном лишь просил: