Слово и дело. Книга 2. Мои любезные конфиденты

Шел лейтенант через двор острожный и все примечал, как только моряки умеют. Нет, хотя и гнилой частокол, да высок. А коли сбежишь, еще и команду «Тобола» трепать станут… Самое главное – мужество! Отрицание всего. Не бояться! Вошел он в камеру, где пытки для себя ждал. А там в углу на корточках Осип Тишин сидит.

– Сейчас меж нами ставка очная будет, – шепнул подьячий.

Овцын улыбнулся ему как ни в чем не бывало.

– Ты ж меня знаешь, – отвечал доносчику. – Я молодой и крепкий. Я все выдержу. А по закону, коли оговоренный молчит, тогда начинают доносчика пытать… Ты, гнилье, разве выдержишь?

– Да меня не будут, – испугался Тишин.

– Плохо ты законы ведаешь наши. Обязательно будут!

– Да за што ж меня, господи?

– А… чтоб не паскудничал вдругорядь.

В пытошной на дыбе священник березовский Федор Кузнецов висел, вздыхал тяжко, плакал. Его били, пытая:

– А на исповеди-то князь Иван что сказал?

Признался поп, что Иван фальшивое завещание составлял.

– А ты что ему на это ответил?

– Ответил: «Бог тебе судья».

– Ах, пес худой! Почему не доносил с исповеди?..

– Да не пес я… по-христиански думал…

Его унесли влежку, полумертвого, взялись за Овцына.

На полу под лавкой медленно остывала раскаленная шина.

– Вот этой железиной, – шепнул он Тишину, – и поучают…

Начал речь капитан Суворов, к Тишину обратясь:

– Так поведай нам, доводчик, каково в бане при этом вот лейтенанте флотском князь Иван ея императорское величество, государыню и благодетельницу нашу «бляжиной» называл?

Тишин глаз от шины красной не мог отвести. Молчал.

– Молчишь?

– Дайте мне его, – сказал Овцын, – удушу сразу…

– Сами придушим, коли нужда в том явится.

Подьячий от страха совсем раскис:

– Пьян был, как и положено в бане… не упомню. Вы уж, ради Христа, побейте меня, коли хотите… тока не мучьте!

– А вот, – спрашивал его Ушаков, – ты же сам мне в Березове сказывал, что невеста порушенная, княжна Катька Долгорукова, любилась в остроге… Так назови, с кем она любилась?

– В свидетелях не был, – совсем померк Тишин. – Пьяным, это правда, почасту и подолгу бывал, а вот… не свидетельствовал!

– Да что ты в кусты уползаешь? – обозлились допытчики. – Вчера одно говорил, а сегодня… Да мы жилы из тебя вытянем!

Тишин от страху так ослабел, что на пол свалился, и его утащили.

Ушаков с Суворовым взялись за лейтенанта Овцына:

– Тебя-то мы как облуплена знаем. Учни с главного…

– С главного и учну, – отвечал Овцын охотно. – Матрос покойный Никита Кругляшев, из арзамаса происходящий, велико наследство мне оставил. Четыре рубля и тридцать осмь копеек скопить сумел. Прошу вас, господа, денежки те не скрасть для себя, а…

– Федя, – сказал Суворов Ушакову, – дай-ка ты ему.

Дали. Овцын легко встал. Продолжил:

– Всю жизнь человек на флоте прослужил и больше скопить не мог. Не смирюсь я перед вами, пока не узнаю точно, что деньги канонира в Арзамас поплывут… Грех у покойника воровать!

Ушаков даже рот раскрыл:

– Да он, Вася, кажись, нас за дураков считает… Послушай-ка, лейтенант, мы тебя по делу сюда привели. Отвечай лучше, какие зловредные слова произносил ты на великогерцогскую светлость?

– Какие-какие? – спросил Овцын, вперед подаваясь.

– Про герцога ты что в Березове молол?

– А я и герцога никогда не видывал.

– Бирон, што ли, не знаешь?

– Вот те на! Рази же он уже герцогом стал?..

– Может, и от блуда с Катькой отпираться станешь?

– Враки все! – отвечал Овцын. – Она эвон была невестою царскою, а я лейтенант… на чужую мутовку не облизываюсь!

– А какая книга у нее была из Киева? Говори.

– Дура она! Не до книжек ей…

– А ты, умник, с чего смелый такой перед нами?

– На флоте трусов вообще не держат…

Допрос закончился страшным битьем. Герой-навигатор, ученый человек, валялся на полу, весь в крови, и одно думал о палачах своих: «Они ведь тоже русскими себя называют. Но… гляди, как за Бирона вступаются! Во как молотят… хорошо карьер делают. Быть им всем, подлецам, в чинах очень высоких!»

Он сам на ноги поднялся. Воды испить попросил.

– И, закончим, с чего и начали! – сказал Овцын неустрашимо. – Тут канонир Никита четыре рубля с копейками поднакопил. Лихих людей на Руси много – как бы не сперли те денежки. Подозреваю, что вы эти финансы уже прижулили. Так вот и говорю…

Когда его отводили в острог, навстречу попался майор Петров, которого на пытку волокли. И майор сказал Овцыну:

– Плохо, брат. Ой, как худо мне… не выдержу!

Глава тринадцатая

В любой истории, как и в любом романе, встречаются места необходимые, места служебные – места скучные. Но избегать их не следует, ибо тогда не будет ясной дальнейшая связь событий…

Волынский столько лет подряд рвался переступить порог Кабинета, и вот он его перешагнул. Сел. Отдышался. Заявил себя к делу готовым. Напрягся в чаянии деятельности.

Теперь любопытно знать – кем он там расселся?

Карьеристом? Или… гражданином?

* * *

Кабинет, язви его в корень! Учреждение самодержавное.

«Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй…»

По сути дела, вся несчастная Россия распята под властью этой адской канцелярии, где восседает главным Остерман…