Слово и дело. Книга 2. Мои любезные конфиденты

Татары еще сидят в Перекопе и ждут, когда армия Ласси повторит маневр Миниха прошлогодний, чтобы в Крым проскочить. А они уже здесь – на косе Арабатской! Идут, и слева от плеча солдата бурлит море Азовское, а справа затишало море Гнилое… Наконец татары разгадали обман русских. Менгли-Гирей (новый хан Крыма) сорвал свою орду от Перекопа, на лошадях она ринулась к южному побережью – к самой оконечности косы Арабатской, чтобы там встретить русскую армию на подходе, и русские волею природы сразу окажутся в ловушке! В этот рискованный момент средь окружения Ласси начался бунт. Заговор против полководца созрел между генералами…

Ночью, когда фельдмаршал дремал возле костерка, его обступили во мраке зловещие фигуры.

– Ретируйте войска назад! – сказал граф Дуглас.

– Еще шаг вперед по косе, и… смерть.

– Чьей смерти вы убоялись? – спросил Ласси.

По карте генералы стали ему доказывать:

– Мы на пути к гибели. Движение по косе к югу опасно. Пока турецкий флот не закрыл для нас капкан у Геничей, надобно бежать обратно в степи, спасаться за стенами Азова…

– Молчать! – вскочил от костра Ласси. – Или не знаете, что нет предприятий на войне, кои не были б сопряжены с риском?

Ему грозили. Его пытались уговорить.

– Надо отступать, фельдмаршал, – требовали генералы. – Не упрямствуйте, Менгли-Гирей перегнал конницу от Перекопа в конец косы Арабатской – как раз туда, куда ведете вы нас. Одним ударом хан крымский дела свои поправит, а нам с кончика ножа даже спрыгнуть будет некуда… Здесь – вода, там – вода!

Ласси долго молчал. Потом сел на барабан, кожа которого, обветренная и сухая, скрипела под ним. Он плюнул в пламя костра и велел разбудить чиновников походной канцелярии.

– Вот этим господам, – он показал на генералов, обступивших его, – немедля выдать пасы до Киева… А чтобы в бессердечье меня потом не попрекали, даю в дорогу им конвой почетный в двести драгун конных. Пусть идут!

Фельдмаршал остался без генералов. Но с ним – солдаты, офицеры; с ним и калмыцкие тысячи на конях. С ним и моряки флотилии Бредаля, которая во мраке ночи сонно шевелила веслами галерными. Ласси долго ворочался на песке. В генеральских страхах была и доля истины. Они… правы! Армия сейчас – словно капля воды, стекающая по длинной ветке, и где-то есть конец, когда капля нависнет и сорвется, падая… куда?

Утром вернулись генералы. С понурым видом прощения просили. И пасы рвали, бросая клочья их себе под ноги – на песок.

– Прощаю вас, – сказал Петр Петрович. – Но доверия прежнего от меня не ищите. Черпайте, господа генералитет, примеры доблести от подчиненных своих, кои не пасов, а викторий жаждут…

Армия шагала дальше – по краю крымского лезвия, по гребню острому косы Арабатской. За тяжким покоем Гнилого моря угадывался, маня, зеленеющий Крым…

Армия Ласси не ведала, что творится в армии Миниха: Очаков был далек от них, дым его пожаров несло по другой стороне Крыма.

* * *

Очаковское пожарище благоухало смрадом трупным: мертвецы турецкие разлагались под руинами обгорелой цитадели. Над фасами крепости зыбко дрожали в горячем воздухе гнилостные испарения. Держать на этом гноище армию становилось опасно.

– Не пора ли нам уходить?

Миних сознавал, что двору венскому он неугоден. Ибо цесарцы хотели русскую армию себе подчинить. Сделать ее послушным орудием венской политики. Но фельдмаршал желал самостоятельности – для себя! И сейчас, прослышав о разгроме турками австрийских легионов, Миних со злорадством сказал:

– Манштейн! Ну-ка затащите ко мне фон Беренклу…

Венский атташе явился, и Миних заворчал:

– Не вы ли, сударь, утверждали, что русская армия – дикая и воюет не по правилам? Любопытно знать, каковы же правила в вашей армии, если ее в клочки разносят басурмане?

Цесарский майор ожесточился:

– Инструкция предписывает вам, фельдмаршал, следовать со своей армией на Бендеры, дабы положение нашей армии облегчить.

– Опять русским ваше г… месить? – рявкнул Миних. – Может, сознаетесь, майор, по чести: зачем ваш император старый в эту войну залез, как в лужу?.. Молчите? Понимаю вас.

– Вена не забывает, что наш принц Антон Брауншвейгский скоро станет отцом российского императора, и наш долг…

– Да бросьте! – отмахнулся Миних. – Едина цель у вас, чтобы солдат российских не допустить до Дуная и княжеств валашских. Но мы там будем! Так и отпишите в Вену…

– Вас ввели в заблуждение советники ваши.

– Нет! Я введен в истинность намерений ваших изо всего опыта общения с вами. А на Бендеры я пойду – торжествуйте!

– Аминь, – произнес пастор, утишая фельдмаршала (Мартенс боялся, что в запальчивости Миних наболтает много лишнего).

Фон Беренклу удалился, и Манштейн спросил:

– За что вы так безжалостны с ним были, экселенц?

– Беренклу подлейше в Вену депешировал, что русские солдаты и вправду хороши, а я, великий Миних, будто недостоин носить чин австрийского капрала. Из Вены это письмо переслали в Петербруг, и… Вот копия с него, которую мне Остерман с любезностью переправил, чтобы кровь мне испортить.