Слово и «Дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений

Итак, допрос.

Первый же заданный вопрос – это ни много ни мало: « Как складывались и как развивались ваши политические воззрения? »

Ответ потребовал у следователя трех надиктованных страниц: О.М. залился соловьем и наговорил с три короба, а уж о формулировочках его услужливый собеседник побеспокоился сам. Но на этот раз наговорил он о себе и только о себе, а если кого и поминал, то лишь тех, кого уже не было в живых (отца и сына Синани, например). Зато на себя, с точки зрения советского правоприменения, наговорил О.М. весьма основательно, показывая все приливы и отливы своих чувств к советской власти: от « рецидива эсеровщины: я идеализирую Керенского, называя его птенцом Петра, а Ленина называю временщиком » до советского строительства в стенах Наркомпроса и от депрессии вследствие крутости « осуществления диктатуры пролетариата » до отказа от эмиграции из-за « резкого отвращения к белогвардейщине », от « вростания в советскую действительность первоначально через литературный быт » и всё « возрастающего доверия к политике Коммунистической партии и советской власти », от « не слишком глубоких, но достаточно горячих симпатий к троцкизму » и до « восстановления доверия в 1928 году », и только в 1930-е годы такого реверса не произошло: «депрессия» из-за «ликвидации кулачества как класса» сменилась чувством собственной «социальной загнанности».

Второй вопрос, который задал О.М. следователь: « Признаете ли вы себя виновным в сочинении произведений контрреволюционного содержания? »

О.М. ответил: « Да, я признаю себя виновным в том, что я являюсь автором контрреволюционного пасквиля против вождя коммунистической партии и советской страны. Я прошу разрешить мне отдельно написать этот пасквиль и дать его как приложение к настоящему протоколу допроса ».

И О.М. действительно сам записал текст эпиграммы. Интересно, Шиваров ли подсказал О.М. слово «пасквиль», или, наоборот, он ему сам его подсказал?

Ну а третий вопрос был повторением вопросов из первого допроса: « Когда этот пасквиль был написан, кому вы его читали и кому давали в списках? » – О.М. слово в слово потворил свои ответы.

Чем все-таки объяснить столь удивительную откровенность О.М. со следователем? Наивностью, страхом, провокациями Христофоровича, уверенностью, что переиграть дьявола в шахматы не удастся?

И вот, наконец, предпоследний вопрос:

...

Выражает ли ваш контрреволюционный пасквиль «Мы живем…» только ваше, Мандельштама, восприятие и отношение или он выражает восприятие и отношение определенной какой-либо социальной группы?