Слово Лешему

Глеб Горышин Слово Лешему

Слово Лешему: Записи очевидца. — СПб.: Лит. фонд России, изд. писателей «Дума», 1999. — 346 с.

Роман известного русского писателя Глеба Александровича Горышина (1931-1998) — сугубо личное повествование с максимальным авторским самовыражением. В нем отражена жизнь лесной деревни в переломный период 1985-1995 гг. История этой глухой деревеньки написана на фоне разлома в России.

Гора и Берег

Вепсская возвышенность. От Капши до Эльбы и обратно. Глубокие воды Корбьярви. Охотник Цветков. Десантник Мошников. Украли озеро. Чистые боры. Грустно в избе. Польза обрыбления.

Местность — на верхотуре Вепсской возвышенности — на берегу Капшозера, протянувшегося в расселине меж моренных гряд на пятнадцать километров с запада на восток. К озеру примыкают — и простираются в Заонежье, Вологодчину, Карелию, Беломорье таежные урманы, боры, гряды холмов, озера, болота, текут многоводные, в глубоких каньонах, реки, со строенными бобрами плотинами; повсюду высятся муравейники — небоскребы в муравьином масштабе, многие порушены медведями.

Переплывешь Капшозеро на лодке, вздынешься в гору, — тут тебе село Нюрговичи. Село вепсское, строено вепсами в двух уровнях: у самого Капшозера — это Берег, по-вепсски Рента, и на склоне холма, ближе к вершине, — Гора, по-вепсски Сельга. Нюрг — по-вепсски крутосклон; Нюрговичи — вепсское слово, озвученное на русский лад, вроде как отчество, по батюшке: Нюрговичи — дети Нюрга, Корбеничи — дети Корба, то есть леса. Есть еще Харагеничи, Гонгеничи, Даргиничи, Шангиничи. Вепсы изрядно-таки обрусели, пройдя одну с русским северным крестьянством историю, ломя такую же жизнь, но в своем кругу говорят по-вепсски, на финно-угорский манер.

Улиц, порядков изб в Нюрговичах нет, сроду не заводилось; всяк выбирал себе место, какое кому любо, и ставил избу. Когда увидишь деревню, выйдя из еловой глухомани (корби) на крутосклон, то похожа она на груды серых валунов, обсевших зеленую гору по чьему-то соизволению.

Бывало приволокешься (за спиною тяжелый мешок) из деревни Харагеничи лесной тропой к Большому озеру, надымишь костром, накричишься, тебя кто-нибудь перевезет, ну, скажем, механик Вихров. Пригласит к себе в дом попить чаю. Он работал в Корбеничах, в семи километрах от Нюрговичей, в совхозе. В Нюрговичах тоже было отделение совхоза, его закрыли, работать механику стало негде. На работу Вихров ездил верхом на коне — лесной, глинистой, вязкой дорогой над Капшозером. Жил в Нюрговичах, на Берегу.

На Горе первым делом я свел знакомство с четой стариков Торяковых. Дед Федор Иванович Торяков рождения 1901 года. Нюрговичского старейшину вепсы звали не Федором Ивановичем, а Федром Ивановичем, почти как героя диалога Платона «Федр». И сам он себя величал: Федр Иванович.

У Федора Ивановича было доброе, круглое лицо, выпуклый лоб с напущенными на него, не потерявшими своего летнего цвета кудерьками, не погасшие от старости ясные глаза. У него поместительный круглый затылок, сильные плечи, руки, грузноватая фигура, тихий, раздумчивый, рассуживающий голос. В избе он обыкновенно сидел в ситцевой, времен первых лет коллективизации, рубашке, сложив на столе не привычные к бездействию толстопалые крестьянские руки. Рано утречком Федор Иванович спускался к озеру, садился в лодку, плыл по Корбьярви (так называлось по-вепсски Капшозеро) смотреть сетку, греб, перекидывая весло с борта на борт. В хозяйстве у Торяковых десяток овец-баранов; с них и мясо, и шерсть; осенью больше половины стада сдается в совхоз. Огород, полоса картошки. Курицы с петухом. Две собачонки, три кота.

Старухе Федора Ивановича Татьяне Максимовне тоже за восемьдесят, она жаловалась на астму, другие «болести», жаловалась с виноватой улыбкой, будто поминала о грешках молодости. Дитя у деда Федора и бабы Тани было всего одно. На мой вопрос о детях Федор Иванович ответил так: «Парнишка был родивши, четырех месяцев и померши дак... Больше не бывало». Из родни у Торяковых дедов брат в Шугозере, тоже старый. Считай, что одни на всем белом свете. Уезжать им из Нюрговичей тогда, почитай, было некуда, надо жить тут.

— Зимою как снегу навалит, — рассказывала баба Таня, по обыкновению улыбаясь, — следочка нетути, по воду к колодцу на лыжах и хомыляешь. Нагнесси с ведром-ти, а разогнуться дыху не хватает. Ой, думаю, снегом засыпет, дедка и не найдет.

Как-то раз баба Таня встретила меня, сообщила, что дед отправился в Тихвин выправлять справку в собесе, да и загостился, дружков у него в Тихвине полно: бывало, кто приезжал в Нюрговичи — по колхозным ли делам, по лесозаготовкам, по сплаву, — все останавливались у Торяковых, живали месяцами.