Слово Лешему

Глеб Горышин Слово Лешему

Записи этого лета (1991 г . — Ред.) — продолжение записей прошлого лета, напечатанных в № 12 «Севера» за 1991 год под заглавием «Луна запуталась в березе». Весь цикл: фиксация течения жизни в вепсской деревне Нюрговичи, с отступлениями и допущениями, — называется «Местность». Окончание цикла не входит в замысел, непредсказуемо, покуда жизнь течет, деревня дышит, глаз и душа воспринимают.

Чухари уперлись. Первая дама Польши. Ни пуха ни пера. Один из Романовых. Слово лешему. Четыреста белых грибов.

1

Вчера пришел домой, в мою избу, в Нюрговичи.

Плыл в байдарке по Озеру, было чувство, что так и не отрывался надолго от этих вод, от моего Большого Озера. Между тем минул год. Где я был в этот год, что со мною сталось? Сколько наговорено слов, простояно в очередях в кулинарии на Невском проспекте, не встречено рассветов, не увидено закатов, предпринято ухищрений?! Я предавался борьбе, как все народонаселение нашего Отечества, умерщвлял нервные клетки, без веской причины предавался унынию, без повода ликовал... Озеро наполнялось дождевой водой, в сушь опадало, на солнце лучилось, под тучами хмурилось. Озеро подавало надежду всякому, кто к нему обращался лицом и душой. И я вернулся к Озеру, сел в лодку, поплыл, не оставляя за собою следа. Вспомнил, что человек создан для счастья, как птица для полета. Наблюдал в небе птицу — главную птицу здешних мест: ястреба (коршуна), как он лежит распластанными крыльями на нисходящих потоках эфира, вкушает счастье полета. Плывя по Озеру, я предавался счастью моего плаванья. Это — мое, доступное счастье; к другому не применился, не соответствую.

Счастье возвращения домой охватило меня, едва я отодрал топором доски, прибитые поперек входа, вошел в избу, прозябшую за год, ни разу не топленную. На дворе было ведрено, жарко, по-вепсски жарко — в меру. Все умеренно тут у нас, на Горе, но достаточно для счастья — тоже в меру.

Мой друг в Усть-Капше Иван Текляшов сказал:

— Брусника сей год мелкая будет. Грозы нету дак. Брусника крупная бывает от грозы.

В Корбеничах в магазине теперь командует Михаил Осипович, пекарь. Он и печет хлебы, и «продавает» (так говорит Иван Текляшов: «продавает»). Он «продавает» также сигареты самого низшего сорта — «Рейс» — по колбасному талону. У меня сохранился колбасный талон за июль, в июле я не побаловал себя «колбасным изделием». Сегодня 31 июля, надо садиться в лодку, плыть за этим благом — сигаретами «Рейс», эквивалентными колбасным изделиям. Завтра будет поздно. Карточки на продовольствие постоянно напоминают о невозвратности прожитого дня, тем более — месяца: не получил — и останешься с носом. (Слово «отоварился» я пережил в войну и после — худое слово, не выговаривается, как, скажем, «санобработка».)

1 августа. Девять часов утра. Полная голубизна неба на все четыре стороны. В ночь луна восходила на востоке, бледно-латунная, как блесна, с ущербом справа, с рассеянным свечением. Луна осталась на небе по сей день, сей час — бесплотная, облачно-прозрачная, с усеченным сегментом справа, в том месте, где в полдень быть солнцу, — на юге. Ни единого звука в мире, ни ветерка, ни птичьего голоса, ни ястреба в небе. Озеро зеленое, как берега, зеркальное.

Вчера плавал в Корбеничи. Едва взялся за весло, как навстречу задул юго-запад — шелоник-на море разбойник. И так упрямо, нагло, дерзко задул, будто с единственной волей — пересилить человека, посягнувшего плыть встречь. Я плыл против ветра три с половиной часа. Успел в магазин к Михаилу Осиповичу.

В белой куртке, в кепке, седенький, с голубенькими глазами пекарь-лавочник отрезал ножницами в моей карточке колбасные изделия, постучал на счетах, выдал двенадцать пачек «Рейса», взял шесть с чем-то рублей (за «Рейс», хлеб, суп в пакете и хозяйственное мыло).

Вечером пил чай с черничным вареньем, дымил, слушал, как Горбачев поладил с Бушем в Ново-Огареве (со своими не может поладить), как в Литве изрешетили из автоматов шестерых литовских таможенников, как Буш с супругой дали обед в честь Горбачева с супругой. Слушал, а сам все плыл; как уже было замечено, в плаванье — счастье. Можно счастье заново пережить, воспроизводя по памяти на бумаге его моменты, точки, координаты...