Слово Лешему

Говорят, Октябрьская революция подорвана устои. Не без того, но мы-то знаем, что устои подорвала эмансипированная, выведенная из-под власти мужика баба. В этом — отдаленный, никак не учтенный, фатальный итог катаклизма. Большевики впрягли бабу в общее тягло, избавили от главного, что ей назначено Спасителем: быть нестроптивой хранительницей очага. На Западе то же и без катаклизма, только не так заметно: нуждишка не подпирает, богаче живут. Мы подвох раздуваем, наших рук дело, от Вельзевула до участкового Лешего.

Простите, напомню азы: человечество изначально делится на мужчин и женщин, а потом уже на белых и красных (черных, желтых, коричневых, голубых), бедных и богатых, левых и правых, демократов и партократов и так далее до бесконечности. Как-то мы забываем... Я-то помню, а вот вы, господа, уронили из памяти, что было вначале... мне не по чину цитировать Священное писание, но в природе нет равного Ему первоисточника. С чего началось? «И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену и привел ее к человеку. И сказал человек: вот это кость от кости моей и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа».

Революция разрушает систему, сверху или снизу; это можно поправить, перелицевать или сшить заново, как костюм по моде, но если в семье политическое несогласие у мужа с женой, — пиши пропало. Человеческий род можно извести водородной бомбой, одним нажатием кнопки. Но вас, дураков, как вы называете себя — хомо сапиенс, постепенно уменьшится численность до мизера и без бомбы (пусть в одной отдельно взятой стране), если эмансипированная женщина не захочет, допустим, рожать. Разрушится не система, не строй, а ячейка, та ямка, в которую рыба выметывает икру. Вскрыть последнюю ямку — и вид исчезнет.

Эмансипированная женщина (красавиц эмансипирует сама красота — и закабаляет) не выносит авторитета, какой бы то ни было мужской власти над собой. Свергают кумира, чтобы тотчас возвести нового и опять свалить, и этому нет предела.

Только прошу не принимать мой докторальный тон за чистую монету: я не публицист, не политолог, не феминолог (не знаю, есть ли наука феминология, за всем не уследишь); я — Леший, у меня своя точка. Я касаюсь женского вопроса (феминология), поскольку его курирую, но я же мужчина, могу и подняться над этим делом. Внутрь залезать — фи, как скучно! Как феминистическое движение или роман Набокова «Лолита»: о половой связи без полов, на нулевом градусе секса.

Кто иногда касался главного в женском вопросе, так это Хемингуэй. Бывает, я перечитываю рассказ «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера», там сказано почти все, хотя в финале есть недоговоренность: женщина, мемсаиб, Марго стреляет в голову буйвола, напавшего на ее мужа Фрэнсиса Макомбера, но попадает в голову мужа. Во что метила мемсаиб? Хемингуэй не договаривает, но в сюжете рассказа прослеживаются фазы рокового противостояния мужа и внутренне эмансипированной от него жены. Фрэнсис Макомбер напустил в штаны перед раненым львом; Марго запрезирала его, ночью демонстративно ушла от мужа в постель к наемному охотнику — поводырю. Не совсем ушла: у мужа сила денег; Марго знает, что удержит его при себе — красотой. Презрение возвышает ее над мужем. Однако охота продолжается, Фрэнсис берет себя в руки, азартом отваги перемогает пережитой позор, обретает в себе мужчину, не только в отношении к львам и буйволам, но и во внезапном, видимо, зафиксированном в сознании нравственном возвышении над женой, в брезгливости к ней за измену. Марго тотчас улавливает эту, никак не устраивающую ее, перемену в супружеской субординации. И — выстрел в финале...

Но вернемся к нашим баранам, на наши горушки над Озером, в наши боры, болотистые пади, населенные нечистью. В то лето, собственно, в конце лета, во второй половине августа, я пристально приглядывал за обитающим в деревне писателем, как я зову его, Беглым. Он то в лес, то по дрова, то стучит на машинке, а я его покружу, сподоблю по ноге топором тяпнуть, холодным дождем до нитки вымочу. Местных я редко трогаю: они знают, как от нас, нечистой силы, откреститься, как нас задобрить, и души у них простые, без потайных карманов.