Слово наемника

— Лучше давай по две на день.

— Ага, — кивнул учетчик. — Стало быть, вашей ватаге — пять дней по два пайка на рыло. Завтра с утра начнете получать.

— Почему с утра? — возмутился «мокрушник», уже давно изводивший всех мечтами о еде.

— Потому что нужно рапорт обер-берг-мастеру сдать. Он пайками распоряжается. Пока то да се, уже утро будет, — пояснил учетчик.

— А что мы сегодня есть будем? — мрачно поинтересовался Жан.

— А я откуда знаю? — пожал плечами младший мастер. — Не нужно было сразу всю пайку жрать. Оставил бы половину — лопал бы ужин.

— Ах ты! — поднял кулак «мокрушник», но, увидев, как охранник вскидывает арбалет, мрачно притих.

Под присмотром бдительных охранников все сдали кирки, тачки и сложили оставшиеся факелы. Потом нас построили и повели в каменный сарай, на гнилую солому.

Пока шли, Жан недовольно пробурчал:

— Надо было сразу все брать. Если бежать — запас надо иметь. А ты все напортил…

— А ты не заметил, как этот хмырь насторожился? — хмыкнул я. — Думаешь, они дурнее нас? Попросил бы сразу все выдать — вмиг бы на заметку попал…

— Да уж, — нехотя согласился Жан.

— А что, — обронил кто-то из жизнерадостных. — Все не так уж плохо. Надрываться не заставляют. Сколько заработал — столько получил. А еще говорили — каторга, мол, каторга… Ничего, на каторге тоже жить можно!

Глава третья БУНТ — БЕЗНАДЕЖНОЕ ДЕЛО

Свобода!

Если на пути к ней встанут псы и стражники, нужно пройти на волю через их трупы! Ну а кому повезет пришибить Тормана, тот может считать, что прожил жизнь не зря!

Каждый второй, с кем мы заговаривали, мечтательно цокал языком, а каждый первый яростно махал кулаками (не забывая озираться), обещая, что именно он и дорвется до глотки синюшного «гнома», буде попадется ему обер-берг-мастер на узенькой тропке! Но, узнавая, что драться придется сегодня, а не когда-нибудь в отдаленной перспективе, скучнели и прекращали разговор. Рисковать вшивой (но собственной!) башкой хотел не каждый. А по большому счету почти никто и не хотел. Кто-то боялся попасть на «зубок» собаке или на острие алебарды, кто-то был близок к заветному количеству добытого серебра. Ну а большинство просто не хотели терять обжитый сарай и пайку. В итоге можно было рассчитывать только на сорок человек.

Что до «шептунов», которых, как выразился щипач, в нашем сарае была «хренова туча», сообщить начальству о заговоре они не успели. Я, старый перестраховщик и не любитель сложных планов (чем сложнее, тем хуже), строил расчет только на внезапность. Думаю, охрана повидала немало мятежей. Но, скорее всего, вертухаи во главе с обер-берг-мастером еще дня два будут пребывать в твердом убеждении, что новые арестанты вначале осмотрятся, обмозгуют, а уже потом начнут бунтовать. Посему медлить нельзя. Неизвестно, как там у нас пойдут дела завтра-послезавтра. Кто-то может покалечиться в забое, кто-то, не получив пайки, оголодает и ослабнет. А главное — отложи мы бунт, нас просто «вложат»…

Осторожно, чтобы не привлекать внимания, я снял кандалы. Оказывается — так мало нужно для счастья! Я лежал, наслаждаясь легкостью в каждом члене. Немного беспокоило — не останутся ли на руках следы от «браслетов»? Мало мне мозоли на подбородке (по нему сведущий человек сразу определит наемника со стажем!), так будет еще и след каторги…

Ночью в бараке никто не спал. Заговорщики договаривались, а остальные лежали в ожидании чего-то непонятного и страшного. Но вот роли расписаны, порядок действий утвержден…

Дождавшись, когда начнет грохотать «черный порошок», я поднялся во весь рост, потряс кандалами и, пытаясь перекричать гул, заорал, невольно копируя моего сержанта:

— Слушать сюда! Сейчас откроется дверь, я скомандую, и мы побежим наружу! Всем понятно? Если кто-то останется на месте — убью! Поняли?

Народ, не желавший бунтовать, зашевелился, зачесался, отзываясь на мой призыв словами, в которых поясняли — где они видели меня и мою покойную матушку. Дескать — бунтуйте, а нас не трогайте. Нам жить хотца!

«Эх, ребятушки, — усмехнулся я, вспоминая говорок обер-гнома. — А куда ж вы денетесь?»

Один из каторжников, ерзавший всю ночь — ошметки соломы летели во все стороны, резво вскочил и припустил к двери. Добежать не успел, получив камнем в затылок…

— Кто следующий? — поинтересовался я, подкидывая второй камень, а потом скомандовал: — Бальзамо!

За ночь мы набрали сухой соломы и сложили ее у стены. Когда Бальзамо — тот самый, напоминавший степенного купца, а не убийцу, торопливо высекал искру, на него набросилось несколько человек. А скоро весь барак сошелся в короткой и жестокой драке. Их было больше, но у нас имелось оружие — обломки факелов, камни, заветная игла Вальраса, которой он орудовал как стилетом, и мои кандалы. Но главное — у нас была злость!

Убитых оказалось немного, а добивать раненых мы не стали. Пока дрались, Бальзамо успел высечь искру. Сухая солома вспыхнула, как и положено вспыхнуть сухой соломе. Пламя, облизав прелую подстилку, вначале нехотя, потом — старательно подожгло все, что могло гореть…