Слово о Боливаре

— А какая красотка у меня была в Гуаякиле! Вам такие женщины и не снились. А потом, еще в Кито, такая креолка — огонь! Эх, да что вам говорить, деревенщина! — Пепе покровительственно машет рукой. Его сосед по игре выкладывает карты на стол, насмешливо говорит ему:

— Хватит считать ворон, Пепе, ты опять проиграл.

Пепе ошеломленно смотрит в его карты, в свои, выругавшись в сердцах, бросает карты на стол, отворачивается. Сосед сгребает со стола деньги, прячет их в карман, и с довольным видом говорит, обращаясь к Пепе:

— Пепе, зачем ты садишься играть? Ты же все время проигрываешь. Тебе никогда не везет. Ты просто неудачник, Пепе.

Пепе, задетый за живое, вскакивает со стула:

— Кто? Что? Я? Да, если хотите знать, у моей жены любовником был сам Симон Боливар!

Из темноты, под потолком возникает портрет Боливара. Все молча, смотрят на портрет.

Пепе, сообразив, что ляпнул что — то не то, пытается исправить положение:

— А еще наша Бьянка двенадцать щенят принесла.

— Ты же говорил, только трех, — возражает кто — то.

— А остальных я утопил!

— Зачем?

— А, чтобы вы от зависти сдохли!

И, не дожидаясь ответа, Пепе торопливо покидает сцену.

После паузы один из мужчин говорит:

— Совсем Пепе заврался.

— Ты про сучку?

— Не могла она двенадцать щенят принести.

— От Боливара?

— Вы про Эсмиру, или про Бьянку?

— Да, про обеих врет! Совсем крыша съехала. Нашел, чем хвастаться.

— Нет, с одной стороны, быть рогоносцем, конечно позор, — после некоторого раздумья замечает один из мужчин, — но, с другой стороны, если рога тебе наставил не кто — нибудь, а сам Боливар, это делает тебя человеком причастным к истории.

Воцаряется многозначительное молчание.

Затемнение.

Сцена в полумраке. За столом сидит Эсмира. Опустив голову на руки, дремлет.

На сцену на четвереньках вползает Пепе. Что — то мычит.

Эсмира просыпается, вскакивает, подбегает к нему, наклоняется, пытается поднять.

— Пепичек! Пришел!

Пепе отталкивает ее:

— Уйди, женщина. Забодаю! — пытается ее боднуть.

— Не забодаешь, Пепичек, нечем тебе бодаться, — успокаивает его Эсмира

— Как, нечем?

— Нету у тебя рогов.

— Есть!

— Нету.

— Есть. — настаивает Пепе, снова пытается ее боднуть, потом переспрашивает:

— Как, нету?

— Так. Не изменяла я тебе, — признается Эсмира.

— Никогда, и ни с кем? — доверчиво спрашивает Пепе.

— Никогда, и ни с кем, — подтверждает Эсмира.

Пепе садиться на пол.

— И даже с самим Боливаром?

— Даже с самим Боливаром.

— А я уже всем расхвастался, — разочарованно говорит Пепе.

— Вот дурак. Зачем?

— Они назвали меня неудачником. — Пепе размазывает по лицу пьяные слезы. — Я неудачник, Эсмира?

Эсмира садиться рядом с ним, обнимает его голову, прижимает к своей груди, гладит.

— Пепе, ну какой же ты неудачник? Подумай сам, разве стала бы я жить с неудачником?

Знаешь, как я ждала тебя с войны? Я ведь ни одной ночи не спала. Я каждый день ставила за тебя свечку Пречистой Деве. И все ночи напролет молила ее, чтобы ты вернулся домой. Живой и здоровый.

— Правда?

— Конечно, правда.

— И ты каждый день ставила за меня свечку?

— Да

— А где ты их брала? — подозрительно спрашивает Пепе

— В приходской лавке, где же еще?

— По три сентаво за штуку? — поднимает голову Пепе.

— Зато, ты вернулся.

— Да, я вернулся, — успокаивается Пепе.

— А знаешь, как там было трудно? Тогда, в горах мы чуть не замерзли все до смерти. И потом, в сельве, когда нам совсем нечего было есть, мы чуть не сожрали друг — друга. Спасибо сеньору Боливару. Мы ведь тогда съели всех его лошадей. И знаешь, я никогда не изменял тебе. Ни разу, за всю войну.

— Так уж и ни разу?

— Ну, может всего пару раз, в Гуаякиле, и еще в Кито. Но я тогда был совсем пьяный, а они были страшные, как обезьяны. Если бы я был потрезвее, я бы даже близко к ним не подошел, такие они были страшные. Честное слово.

— Паскудник, — ласково говорит Эсмира.

— Ага, — соглашается Пепе.

— Но ты все равно вернулся.

— Да, я вернулся.

— Пепе, пошли спать.

— А Фернандо точно мой?

— Твой, твой.

— Ну, пошли.

Обнявшись, они уходят.

На сцене остается только портрет Боливара, освещенный загадочным лунным светом.

Появляется Эсмира. Она оглядывается на дверь, говорит, вполголоса, обращаясь к портрету:

— Синьор Боливар, не сердитесь, пожалуйста, на меня, за то, что я наврала Пепику. Знаете, он ведь совсем не виноват, что у нас никак не получался ребеночек. Просто он что — то себе там отморозил, когда вы с ним ходили по горам, и прогоняли испанцев. Но вы ведь простите меня, сеньор Боливар? У нас ведь с Пепиком только один Фернандо, а у вас так много детей. Мы все ваши дети.

За спиной у нее появляется Пепе. Смотрит на нее, качает головой, тихонько уходит. Эсмира не замечает его.

— Спокойной ночи, сеньор Боливар. — Прощается она с портретом, тоже уходит.

Спустя минуту, на цыпочках входит Пепе.

— А вы проказник, сеньор Боливар. — Шутливо грозит портрету пальцем. — Но, вы не волнуйтесь, между нами говоря, я на вас совсем не в обиде. Я ведь все понимаю. Не могли же вы в самом деле отказать женщине, да еще такой, как моя Эсмира. Это было бы даже неблагородно, с вашей стороны.

Пепе садиться за стол, достает из кармана бутылку, наливает в стакан.