Слово о Маяковском

Но Маяковский не случайно считал поэмы «150 000 000» и «Владимир Ильич Ленин» эпическими. Высоко ценя активность личности, он прекрасно понимает значение революционных событий для формирования сознания, психики человека. Вот почему его послеоктябрьские поэмы, за исключением разве что «Про это», многолюдны и событийны. Это доверие к объективным факторам истории, упорное стремление расширить сферу личного до охвата всего, что волнует народ, человечество, имеет принципиальное значение и высоко оценивается последователями Маяковского за рубежом, которые хорошо знают, к каким пагубным последствиям приводит замыкание поэта в себе самом. «…человек может стать истинным поэтом, лишь посвятив себя делу неизмеримо больших масштабов, чем он сам. И если бы мне надо было назвать имя, в котором эта истина воплотилась во всей своей полноте, я сказал бы — Маяковский»[7],— пишет Джо Уоллес (Канада).

Таланту Маяковского свойственна эпическая широта если хотите, монументальность. Поэтому и лирика его по-своему эпична.

Поэмы Маяковского — синтез эпоса и лирики. В одних случаях в синтезе доминирует лирика («Люблю», «Про это»), в других — эпос («150 000 000», «Владимир Ильич Ленин», «Хорошо!»).

Но присмотритесь, как решается, например, вечная лирическая тема любви в «Облаке в штанах», «Люблю», «Про это». У Маяковского любовное чувство выражено яростно страстно, с вулканической силой. Громада-любовь, громада-ненависть. В том числе любовь к женщине. Я говорю «в том числе», потому что у Маяковского почти нет произведений, посвященных только этому чувству. В «Облаке» крик «долой вашу любовь» сливается с криками «долой ваше искусство», «долой ваш строй», «долой вашу религию». Любовная коллизия несет, как сейчас принято говорить, «сюжетообразующую функцию», но идея поэмы, ее пафос — в безоговорочном отрицании буржуазных отношений, в чем бы они ни проявлялись, и в утверждении величия человека, мечты о всечеловеческом счастье. В первом лирическом произведении о любви, написанном после Октября и так откровенно названном «Люблю», не было эроса, как с огорчением отмечал один из критиков. Упрек несправедливый: любви к женщине, верности здесь посвящены пронзительные строфы:

Не смоют любовь
ни ссоры,
ни версты.
Продумана,
выверена,
проверена.
Подъемля торжественно стих строкопёрстый,
клянусь —
люблю
неизменно и верно!

Но что верно, то верно: содержание понятия «любовь» в ней действительно не ограничивается эросом. «Меня вот любить учили в Бутырках» — и здесь тема любви сливается с темой революции. Поэма «Люблю» — это прежде всего гимн величию сердца человеческого, способного вместить все: и любовь к жизни, и ненависть к тем, кто превращает ее в «земной загон» для людей.

Любить для Маяковского — значит отдать любимому существу все, что есть в тебе лучшего. Прежде всего отдать, а не взять. Даже интимнейшее чувство поэт не мыслит без борьбы за нравственный идеал нового общества. Интимное, личное — для него всегда часть общего.

Лирическая в основе своей поэма «Про это» также не замыкается на эросе. «По личным мотивам об общем быте» — так сам поэт определял ее тему. Ни в одном произведении тех лет не ставился с такой требовательностью вопрос о необходимости нового социально-нравственного отношения к личной жизни человека, участника великих революционных преобразований. Новый человек и в больших общественных делах и в интимных чувствах должен быть единым, достойным той цели, во имя которой совершалась революция, какими бы трагическими коллизиями это ни грозило.

Коллизия «Про это» — трагедийна. Это конфликт между лирическим героем, борющимся за новые отношения в общественной и личной жизни, и миром мещанства, не уничтоженного революцией, окопавшегося в быту. Трагизм в том, что в мире мещанства оказалась любимая женщина Коллизия, не раз освещавшаяся в литературе 20-х годов. В поэме Маяковского она приобретает предельную остроту. Сталкиваются два мира. Или — или.

В поэме не исключается возможность взаимной любви, нужно только лирическому герою укоротить свою громаду-любовь до размера любви цыплячьей, примазаться к касте мещан, пролезть петушком «в ихний быт, в их семейное счастье». Но это означало бы: задушить в себе человека, капитулировать перед карликом-мещанином. Для героя поэмы такое исключено. Страстно и гневно звучат слова:

…не приемлю,
                         ненавижу это
все.
Все,
       что в нас
                       ушедшим рабьим вбито,
всё,
       что мелочи́нным роем
оседало
              и осело бытом
даже в нашем
                        краснофлагом строе.

Человек, ломавший прогнившие устои старого мира, разъединявшего людей, уверовавший в осуществимость цели: «Чтоб вся на первый крик: — Товарищ! — оборачивалась земля!» — не мог мириться ни с чем, что грозило возвращением к ненавистному прошлому.