Слово о полку Игореве

Р. П. Дмитриева устанавливает три типа сокращений, которые она связывает с творческим почерком Ефросина: а) простое изъятие текста, б) изъятие с переходными фразами, в) сокращение с библиографической отсылкой (на тексты Священного Писания и т. п.). Два первых из этих видов свойственны, по ее мнению, и работе Ефросина над Задонщиной. Но все они хорошо известны в древнерусской письменности и не отражают индивидуальной манеры Ефросина. Не являлось новшеством Ефросина и соединение двух источников воедино. Гораздо важнее для нас другое обстоятельство. Если считать, что Ефросин обработал первоначальный текст Задонщины, то он выступает перед нами человеком с совершенно определенными приемами работы. Так, он вводит в свой текст целые новые эпизоды и факты (плачи боярских жен, завершающие К-Б, посвист Пересвета, ехавшего на «вещем сивце», имена погибших воевод и многое другое). Ничего хоть сколько-нибудь аналогичного в работе Ефросина над другими памятниками Р. П. Дмитриевой установить не удалось. Она ссылается лишь на фразу Ефросинова списка «Истории Иудейской войны»: «с великаго же глада иудеи ядаху скотьскый гной», которой нет в других текстах этого памятника. Но слова «скотьскый гной» есть в источнике Ефросина. Поэтому его творчество здесь незначительно. Другой текст Р. П. Дмитриева приводит из Хождения игумена Даниила: «Христа привели к Пилату жидове судити, идеже Пилат руце умы пред народом». Но он имеет полное соответствие в памятнике: «приведоша Христа к Пилату, и ту руце свои умы».[Дмитриева Р. П. Приемы редакторской правки книгописца Ефросина. С. 287, 288.] То же самое относится и к словам «идеже мылася Уриина жена» (ср. «видев ю, мыющюся в бани»). Р. П. Дмитриева ссылается на особый вариант разговора Александра Македонского с рахманами, помещенный Ефросином в одном из его сборников. Но исследователь этого памятника Я. С. Лурье не рискнул связать текст о рахманах с деятельностью самого Ефросина (ведь сходный мотив есть и у Низами).[Лурье Я. С. Средневековый роман об Александре Македонском в русской литературе XV в. // Александрия: Роман об Александре Македонском по русской рукописи XV века. М; Л., 1965. С. 165–166.]

Итак, Р. П. Дмитриевой не удалось доказать, что при переписке произведений древнерусской литературы Ефросин «вольно» обращался с текстами, расширял и изменял их по собственному произволу. А это лишает убедительности ее тезис о сходстве приемов работы Ефросина над Задонщиной с принципами его подхода к другим памятникам. Характер проблематичной обработки Задонщины книжником Кирилло-Белозерского монастыря не имеет ничего общего с теми обычными средствами сокращения текста, которые встречаются в других ефросиновских списках литературных произведений. Другое дело, если видеть в Ефросине автора, который записал устный текст и создал на основе его самостоятельное произведение.

Судьбы Задонщины Краткой редакции напоминают историю другого произведения, сохранившегося в списке Ефросина. Речь идет о Повести о Дракуле. Изучение списков этого памятника приводит к выводу, что все они так или иначе восходят в своей основе к традиции Ефросина.[См.: Повесть о Дракуле / Исследование и подготовка текстов Я. С. Лурье. М.; Л., 1964.] Ефросин мог сам записать это замечательное литературное произведение со слов одного из участников русского посольства в Венгрию.[Единственный признак вторичности ефросиновского списка Повести о Дракуле (пропуск расстояния от Будина до Вышеграда) отсутствует в ряде других списков, восходящих к традиции Кирилло-Белозерского монастыря.] Мог он занести в свой сборник и Повесть, уже составленную ранее Федором Курицыным или кем-либо из его спутников. То, что существовало два (а может быть, и больше) текста Задонщины, написанных Ефросином, не может нас смущать. Писатели XV–XVI вв. охотно переписывали свои произведения. Так, до нас дошли два списка Жития Кассиана Босого, выполненных его составителем Вассианом Кошкой (ГИМ, Синод, собр., № 927 и ГБЛ, Музейное собр., № 1257). Сам Ефросин в своих сборниках неоднократно возвращался к излюбленным им сюжетам, помещая по нескольку раз одни и те же произведения и отрывки из них.[Лурье С. Литературная и культурно-просветительная деятельность… С. 133, 138.]

У нас есть и прямые данные, подтверждающие мысль о Ефросине как о человеке творческом. Я. С. Лурье установил большое своеобразие Александрии, представленной списком Ефросина.[Ефросин составил особый вариант легенды о Соломоне и Китоврасе (Lure J. S. Une legende inconue de Salomon et Kitovras dans un manuscrit du XV-e siecle//RES. 1964. T. 43. P. 7—11).] Так, он вставляет в текст сербской Александрии некоторые эпизоды из хронографической редакции этого памятника, которую, кстати сказать, он также переписывал (разговор Александра с рахманами).[Лурье Я. C. Средневековый роман об Александре Македонском… С. 145–168.]