Слово о полку Игореве — подделка тысячелетия

…который может оборотиться в зверя («серым вълком по земли») или птицу («шизымъ орломъ подъ облакы») или вообще растечься «мыслию по древу». По поводу стиха «…растекашется мыслию по древу» Пушкин делает весьма остроумное замечание: «Не решу, упрекает ли здесь <автор> Бояна или хвалит, но, во всяком случае, поэт приводит сие место в пример того, каким образом слагали песни в старину. Здесь полагаю описку или даже поправку, впрочем, незначительную: растекашется мыслию по древу – тут пропущено слово славіем, которое довершает уподобление; ниже сие выражение употреблено».

Действительно, при втором обращении к Бояну автор поправил этот стих, восклицая: «О Бояне, сословию старого времени // Абы ты сия плъкы // ущекоталъ, // скача, славию, по мыслену древу…». Тогда с учетом поправки Пушкина этот стих в первом обращении к Бояну выглядел бы так: «…то растекашется славий мыслию по древу…», и все становилось бы на свои места. А именно: вещий Боян дважды мог обращаться в птицу – однажды в соловья (то есть будучи поэтом), а в другой раз в «шизого орла», который парит под облаками (тут певец, похоже, выступает в роли духовного лица).

Однако автор «Слова» без всякого объяснения заявляет слушателям (читателям, будущим исследователям), что это был один Боян (скажем, «Боян-первый», или «Боян-оборотень»), а вот на сцену выступает другой Боян, вполне понятный и земной («Боян-второй», или «Боян-певец»), прямой антипод «Бояну-первому»:

Боянъ же, братие, не 10 соколовь
на стадо лебедей пущаше,
нъ своя вѣщиа пръсты
на живая струны въскладаше;
они же сами княземъ славу рокотаху.

Так что проблема существования в повести двух Боянов не нами придумана, она обозначена в «Зачине» самим автором. Другое дело, что можно было бы во избежание путаницы «Первого Бояна» («Бояна-оборотня») назвать другим именем, скажем, «Трояном», то есть трехликим Бояном, но автор этого не делает, поскольку это имя широко фигурирует в повести, но в другом качестве. Впрочем, к проблеме «Боянов-Троянов» мы позднее еще возвратимся.

Однако вернемся к двум другим вопросам, заданным Любознательным читателем. Начнем со второго.

Замечание по поводу «чистого поля» вполне уместно, но нужно не забывать, что поэма просто заполнена аллегориями, и «чистое поле» здесь не исключение. Противостояние русичей и половцев как этносов дополняется их религиозным противостоянием, поскольку первые, исповедующие православие («чистые»), противопоставляются половцамязычникам («поганые»). Аллегория «чистые – поганые» распространяется на все окружающее пространство, в том числе и на их территории обитания. Если территория, где проживают православные русичи, иносказательно называется «чистым полем», то соответствующая территория или ареал обитания «поганых язычников» будет именоваться «поганым полем». А посему, если Игорь, вступив в «злат стремень», «поеха по чистому полю», то он еще на родной земле, причем в самом начале своего 17-дневного пути к «Дону Великому».

Если Любознательного читателя удовлетворяет ответ на его второй вопрос, то необходимость отвечать на первый автоматически отпадает.

Таким образом, хронология этапов движения Игорева войска следующая:

– Начало похода в день солнечного затмения (среда 1го мая 1185 года);

– Время стоянки в ожидании войска Буй Тур Всеволода 6—7 мая 1185 года);

– Движение объединенного войска до первой стычки с половцами – 7—17 мая;

– Стычка с половцами, закончившаяся победой русичей – 17 мая (пятница – «Съ зарания въ пятокъ»);

– Сражение на реке Каяле – 18—19 мая (суббота, первая половина воскресенья);

– Разгром русского войска, пленение князей, в том числе князя Игоря, – 19 мая 1185 года.

В дополнение к вышеприведенной аргументации, обосновывающей дату начала похода Игорева войска (1-е мая1185 года), можно привести еще два немаловажных аргумента. Во-первых, более позднее начало похода весьма благоприятно с той точки зрения, что к этому времени весенняя распутица уже подходила к концу, то есть «грязевых мест» по пути следования войск встречалось намного меньше, чем это было неделю назад. И, во-вторых, к моменту начала смертельной для русичей схватки с превосходящими силами половцев (18 мая) в этой климатической зоне ужеустановилось лето, которое в тот год выдалось исключительно жарким. Поэтому как воины, так и их кони испытывали мучительную жажду, что нашло отражение в стенаниях Ярославны:

Ярославна рано плачетъ
въ Путивлѣ на забралѣ, аркучи:
«Свѣтлое и тресвѣтлое слънце!
Всѣмъ тепло и красно еси:
чему, господине, простре горячюю свою лучю
на ладѣ вои?
Въ поле безводнѣ жаждею имь лучи съпряже,
тугою имъ тули затче

?