Слово о полку Игореве — подделка тысячелетия

Понятно, что доктор «N», находясь в тяжелом состоянии, не все мог тут же рассказать о содержательной части «воспоминаний» Кавелина, но что стоило вам тут же заняться продолжением его поисков, тем более что копия воспоминаний, скорее всего, не сгорела вместе с дачным домиком профессора, как это случилось с протографом «Слова»? Что за «великие секреты» содержались в «воспоминаниях», что даже в годы горбачевской перестройки и в лихие 90-е годы прошлого столетия работники Пушкинского дома «боялись» их обнародовать?

Если коротко, то оба вопроса «любознательного читателя» сводятся к тому, не является ли фальсификацией вся эта история с поиском «пропавшей грамоты». Признаюсь, что такая шальная мысль закралась у меня еще тогда, когда доктор

«N» при нашей первой встрече обеспокоился о реноме своего приятеля, сделавшего для него копию «воспоминаний» К. Д. Кавелина. Поставленное им условие – не публиковать сведения «воспоминаний», пока он работает в ИРЛИ – показались мне не совсем убедительными, если учесть, что на дворе были уже «лихие 90-е», а сотруднику как ни крути было уже за шестьдесят. Чего он боялся? Неужто наказания за распространение «секретных» сведений вплоть до увольнения с работы? В эти годы исторического безвременья великой страны уже никому бы и в голову не пришло, чтобы преследовать кого-то лишь за то, что он покусился на «наше все», который якобы мог подумать не так, как это предписывалось в «идеологическом департаменте» ЦК КПСС. Уж не «помог» ли приятель доктора «N» выйти ему из тупика в своих исследованиях по поводу столь кардинальной «перестройки» у Пушкина своих взглядов на первородство «Слова о полку Игореве»? Именно в связи с этими закравшимися сомнениями я и не стал беспокоить родственников покойного профессора поисками копии воспоминаний К. Д. Кавелина в его дачном архиве. Вряд ли это мероприятие они одобрили бы и разрешили копаться в бумагах совершенно постороннему для них человеку, поскольку соответствующих распоряжений на этот счет профессор наверняка не сделал. Но даже если бы документ оказался в моих руках, вряд ли он пролил бы дополнительный свет на эту, довольно неординарную историю. Опубликовать в то время я все равно ничего не мог, поскольку был бы нарушен взятый профессором на себя обет молчания перед его ленинградским приятелем о сохранении «тайны», который автоматически переходил от профессора на меня. Ну а если это все-таки была литературная фальсификация, то я посчитал, что не имею морального права ее опровергать. Не лучше ли заняться поисками автора «Слова», оттолкнувшись от события 27 сентября 1832 года, как от очередной версии, родившейся в умах современников поэта, составляющих достаточно многочисленную когорту скептиков.

Что мы имеем в «сухом остатке» от проведенных розысков «пропавшей грамоты», в которой однозначно утверждается лишь то, что К. Д. Кавелин, А. И. Герцен и И. А. Гончаров были слушателями лекций, которые «медленно, однообразно и утомительно» читал профессор М. Т. Каченовский? Не доверять известному пушкинисту А. И. Гессену, утверждавшему, что вышеуказанные студенты «…считали его <Каченовского> главной заслугой умение будить критическую мысль, никогда ничего не принимать на веру», решительно нет никаких оснований. Известно также, что И. А. Гончаров оставался убежденным скептиком в отношении автора «Слова» до конца своей жизни. Отсюда следует, что профессор Каченовский сумел своими «утомительными» лекциями убедить в будущем маститого писателя, что автором «Слова» был гениальный поэт 18-го столетия? Выходит, что аргументация Каченовского в вопросе об авторстве «Слова» была столь убедительна, что указанные студенты в нее безоговорочно поверили?

Откуда было взяться такой аргументации, если Каченовский, по общему признанию маститых «Словистов», к исследователям «Слова» не относился, у него, по существу, отсутствуют публикации, специально посвященные этому произведению. Известно лишь одно опубликованное сочинение Каченовского, где высказывается сомнение в подлинности памятника. Это уже нами указанная ранее статья «Взгляд на успехи Российского витийства в первой половине истекшего столетия», опубликованная в 1812 году. Так откуда было взяться убеждению, что гениальное творение неизвестного нам и по сей день гения родилось не в XII веке, как считают ортодоксы, а в XVIII веке? Убеждение Каченовского было настолько «аргументированным», что он по праву и по сей день является главой школы скептиков, среди «учеников» которой насчитывается более десятка известных исследователей «Слова» XIX века.