Слово о Родине (сборник)

На голых, извечно грустных песчаных увалах Обдонья, в унылых и безжизненных разливах песков по Заволжью и Ставрополью — всюду, где тысячелетиями безнаказанно и неотвратимо, со змеиным шипением ползли с востока гибельные пески, из года в год поглощая ненасытным желтым зевом плодородную почву, — теперь уже протянуты плугами первые борозды, и на дне их, там, где падал в горючий песок тяжелый железный меч лесопосадчика, зелеными брызгами малахита чудесно расцвели крохотные, прячущиеся между бровками борозд, как бы прилипшие к влажному песку сеянцы сосен. Им от роду всего лишь по году, от силы — по два, но в жаркий полдень стань на колени, склонись над малюткой-деревцом, и ноздри уловят молодой и нежнейший запах сосновой смолы, а глаза увидят на игрушечно тоненьком, шершавом и гибком стволе-стебельке несоразмерно большие по сравнению с ним, величиною с булавочную головку, искрящиеся, как роса, капельки смолы. Стало быть, сосенка принялась, она живет, она будет жить, долгие годы неся бессменную караульную службу, оберегая благополучие и счастье наших черноземных полей от вторжения мертвящей пустыни.

И на самом деле, если издали, стоя в рост, смотреть на сосновые сеянцы, на уходящие за горизонт и как бы тонущие в желтом песчаном мареве, по-военному стройные ряды их, с ровными интервалами разделяющей их шелюгованной почвы, невольно думается, что схожи они с нашими пограничниками — и не только защитным цветом «головных уборов» и «формы», но и благородной общностью задач. Правда, пока еще малы песочные «пограничники», но не так-то уж много утечет воды в быстром Урале, в величавой Волге и в тихом Дону, пройдут считанные годы — и подымутся в коренастый солдатский рост молодые сосны. Они первыми примут на себя жестокий удар закаспийских лютых песчаных буранов, и они устоят!

А на подмогу им, эшелонированные вглубь, от Каспийского до Черного моря, уже тянутся по черноземным полям и степям бесчисленные ленты саженцев лесных пород. Выращенные и посаженные заботливыми и талантливыми руками подлинных хозяев земли, они выметали на юге страны стрельчатые клейкие листочки. Майский ветер бережно шевелит их, учит разговорной речи, и первый, еле слышный, невнятный шелест их — как милый сердцу каждого человека первый лепет ребенка…

Дрожит от стелющегося над землею гула могучих тракторов воздух нашей родины. От Балтики до Тихого океана, от Ледовитого океана до Памира — всюду слышен этот мирный, но исполненный сдержанной и тяжкой силы гул. Днем и ночью работают тракторы. Покорные воле бывших танкистов и нынешних молодых умельцев, они пашут, сеют, боронят, возят лес к портам и пристанским пунктам, ворочают породу на промыслах и новостройках, делают дороги и волочат за собой лесопосадочные машины… И нет такого уголка на нашей земле, где бы советские люди, прислушиваясь к неумолчному рокоту моторов, не вспоминали бы с сыновьей, негаснущей скорбью и горячей благодарностью величайшего из великих, того, кто когда-то мечтал всего лишь о ста тысячах тракторов для Советской России, кто создал партию и Советское государство, кто воплотил в живую действительность чаяния многих поколений трудящихся.

* * *

Тихая прохладная ночь. В глубоком, густо синеющем провале небес ни облачка, лишь почти в зените пологий месяц, да из края в край над родною степью мерцающая россыпь по-весеннему мелких звезд.

Тяжело идти поперек борозды по тракторной пахоте ночью: то оступишься в борозду, то нога скользнет по матово поблескивающему, отполированному лемехом тугому пласту чернозема, то споткнешься о натянутое струной корневище степного сорняка. Молодой месяц светит тускло, и только на близком расстоянии справа видны черные и блестящие, как антрацит, отвалы взрыхленной долголетней залежи, а дальше, кругом — все тонет в туманной дымке, в неясной и призрачной полутьме.

Из-под ног тянет пресной сыростью свежеподнятой земли и острым и, быть может, чуточку печальным запахом молодой, погубленной плугом травы. Только недавно прилетевший из-за теплого моря перепел выбивает, выговаривает в прошлогодней некоси пока еще неуверенно и монотонно: «Спать хочу! Спать хочу!» Но нет, не спит степь! В вершине лога ходит запряженный в два пятикорпусных плуга, подымает майские пары мощный трактор «С-80». Басовой рев его перекрывает шум работающего неподалеку, на соседней клетке, трактора «СТЗ-НАТИ». Вот «С-80» с лязгом развернулся на конце загона, и легкое дыхание западного ветра усилило и словно бы вплотную приблизило грозовой, раскатистый гром его мотора. Отчетливо послышались яростный визг и скрежет гусеницы, подмявшей под себя камень, голос тракториста, что-то крикнувшего прицепщику.

Голубые брызги из-под траков гусеницы, оранжевое пламя из выхлопной трубы — и снова мерная поступь трактора, скользящий по земле фосфорический свет фар. На миг, освещенная ими, ослепительно загорается вдали пышная белая кипень цветущего тернового куста и медленно гаснет, отодвигается во тьму.