Слово о Сафари

ПЛОХОЕ                                    ХОРОШЕЕ

Мы совершаем большую глупость,             Но эта глупость, возможно, наш

оставаясь здесь.                               самый звёздный час.

Дома у нас квартиры, налаженный             Но там же у нас и прозябание, и

быт и ритм жизни.                               бесцельность существования.

Власть имущие могут нас в любой       Неужели наших восьми дипломов не

момент прикрыть.                               хватит, чтобы вывернуться?

Что будет с приходом зимы?       В крайнем случае перезимуем в

посёлке.

А если иссякнет энтузиазм?                   Появятся привычки и долг.

А дети, что будет с ними?                         Разделят судьбу своих родителей.

А старики, как они без нас?                   Со временем перевезём их сюда.

А если испортятся отношения?                  У всех сразу не испортятся, остальные

будут мирить.

А если община увеличится и       Мы – основа. Другим придётся

возникнут иные проблемы?                        смириться или уматывать отсюда.

А ностальгия по большому городу?            Будем в них проводить все отпуска.

А чувство оторванности от мира?      Мы его заменим чувством своей

правоты.

А если просто здесь не прокормимся?            Будем подрабатывать на стороне.

А если всё же когда-нибудь пожалеем            В любом случае это будет лучше

о своём решении?                         нашей прежней, остановившейся

                                    жизни.

      Привожу по памяти лишь то, что особенно запомнил, потому что Пашка потом унёс тетрадь и спрятал, как и все основополагающие сафарийские документы в одном ему известном месте. Была у него такая привычка: избегать говорить, а тем более писать о самом сокровенном открытыми словами, считал, что это разрушает суть и перспективы задуманного.

      Как бы там ни было, этот письменный расклад всех возможных сомнений подействовал на него весьма благотворно, он успокоился и вновь обрёл прежнюю уверенность и напористость. Однако на следующий день всё же передал Вадиму Севрюгину на всякий случай свой паспорт и военный билет. С ним, как мы уже знали, такое уже случалось и раньше. В разгар событий он вдруг мог почувствовать к этим событиям и своим подельникам лютое отвращение и навсегда уйти, отодвинуться в сторону. Не выдерживал, как сам признавался, чужого сопротивления своей воле. Мол, не хотите мне подчиняться, ну и прекрасно, обойдусь и без вас. Вот почему при бездне обаяния и умении воздействовать на людей у него до знакомства с нами не было особо близких друзей, от всех них Пашка рано или поздно тихо уходил, внезапно утратив к общению с ними всякий интерес. Мы-то и поехали на Дальний Восток, возможно, в неосознанной надежде, что уж тут-то он от нас никуда не денется. А оказывается, очень даже может деться, раз передаёт документы, значит, чувствует: ещё чуть-чуть и его самого потянет в бега.

– Отдашь их, когда Аполлоныч вернётся, – сказал он Вадиму про документы. Но в подтексте как-то не очень хорошо прозвучало: а вернется ли наш барчук вообще? И я заметил, как по лицу гонористого Чухнова пробежала лёгкая тень.

      С отъездом барчука в нашей островной жизни наступил не самый лучший период. Синдром некомплекта, как назвал его доктор, когда мы отчётливо ощутили, сколь хрупка наша зграя, до этого казавшаяся образцом решительности и стойкости. А вот нет одного из четверых – и нет зграи, есть лишь три растерянных мужика, которые не представляют, как будут выбираться из ситуации, если не вернётся четвёртый. Приуныл, хоть и не показывал виду даже Воронец, ещё более зелёный ходил Вадим, неся за Аполлоныча как бы персональную ответственность.

– Не раздувай из мухи слона, – урезонивал его Пашка. – Никто никому священной клятвы не давал. Каждый имеет право устраивать свою жизнь, как ему вздумается. Может, это мы больше виноваты, что загнали его туда, куда ему вовсе не хотелось. И не вешай нос, всё равно из нашей затеи что-то да выйдет. И уж точно совсем не то, на что мы сейчас надеемся.

Эта его особенность: страстно к чему-то стремиться и в то время всегда помнить, что конечный результат будет совсем не таким, как задумывался, – поражала больше всего. Зачем, как говорится, тогда весь огород городить?

– А затем, – отвечал он нам, – что я не собираюсь жить вторым номером, что обстоятельства мне предложат, то и возьму, а только первым номером, чтобы обстоятельства сами бежали за мной вдогонку и не успевали вставлять мне палки в колёса.

      Сильно изводила себя по отсутствию мужа и Натали, но главным образом опасаясь похождений благоверного по старым подругам. На что ей Пашка, смеясь, обещал: спокойно, девушка, разводов в сафарийской жизни всё равно никогда не будет.

      Пожалуй, из всех только я один был уверен в возвращении Аполлоныча процентов на двести, при условии конечно, если он снова кому три зуба, как бывало, ненароком по дороге не вышибет и не загремит в кутузку.