Слово о собаке

Чтобы этого не было, с первых же месяцев приучайте собаку к команде «фу!». Разбросайте перед щенком кусочки любимой им еды, а когда он к ней нагнется, повелительно и резко скомандуйте: «фу!» Это значит, что щенок не должен прикасаться к еде или другому запретному предмету. Если он все же соблазнится, шлепните его легонько прутиком и повторите «фу!». Конечно, придется вам обоим потрудиться, но в конце концов вы добьетесь, что щенок будет есть только из миски, а в другом месте брать еду только по вашему разрешению («возьми!»).

Повторяю еще раз, что собаку надо любить. Но не надо ее очеловечивать. Не стоит, кстати, и давать собачке человеческое имя. Есть очень много красивых собачьих кличек. Если вы будете часто повторять щенку его кличку, он быстро запомнит ее и по вашему зову тотчас же побежит к вам.

«Богато одетая дама с собачкой вошла в ресторан, на дверях которого висело объявление, запрещавшее вход с собаками. Она попросила метрдотеля сделать для нее исключение.

— Разумеется, мадам, — галантно согласился он, — это объявление не имеет в виду вашу милую собачку. Оно против собак, которые приходят к нам без хозяев».

Газета «Монд», Франция

Я тоже как-то попробовал себя в роли дрессировщика-любителя. Был у нас такой случай. Мама завела себе на даче породистую кавказскую овчарку по имени Зитта. В родословной отмечалось, что ее родители были отменно злобными существами: кавказским овчаркам такими и положено быть.

Зитта же в трехмесячном возрасте была, наверное, самым добродушным и очаровательным щенком на свете. Похожая на большого плюшевого мишку, она смешно переваливалась на коротких пушистых ножках, плюхалась время от времени на попку, восторженно оглядывая голубыми глазами прекрасный цветущий мир вокруг. Мать моя в ней, конечно, души не чаяла.

Но вот щенок подрос. В полгода Зитта стала собакой хорошего среднего роста. И стала выказывать глупость, вздорность и исключительное самомнение. Изредка бывая на даче, я предупреждал мать: настало время воспитывать собаку. И не только лаской. В доказательство приводил даже данные такого научного эксперимента. Выращивались три группы щенков, кормление которых производилось автоматически, без участия человека. Одних щенков время от времени поощряли игрой с экспериментатором. Других — то поощряли, то наказывали. Третьих — только наказывали за приближение к человеку. Оказалось, что сильнее всего к экспериментатору привязались щенки второй группы, а в наименьшей степени — первой. Но мои убеждения не действовали на мать.

— А вот польский физиолог Элжбета Фонберг выработала у собак сложные инструментальные условные рефлексы, единственным подкреплением которых были ласка и одобрение, — возражала она, продолжая баловать собаку. — Собака — друг человека! С ней нельзя быть грубым!

Зитта же наглела с каждым днем. Воспитательные достижения польской пани ей были неизвестны. Собака ложилась поперек порога и оскаливала зубы, а если кто подходил к ней близко, то свирепо рычала. Даже те, кто не читал родословную овчарки, предпочитал обходить дачу.

В конце концов Зитту посадили на цепь. Естественно, собака озлобилась. И когда моя мать как-то поправляла ей кормушку с едой, Зитта вцепилась хозяйке в нос: пришлось накладывать швы.

— Делай с этой неблагодарной дрянью что хочешь! — в сердцах воскликнула мать.

А при чем здесь неблагодарность? Собака — не человек. Она, словно сложный, хорошо отрегулированный механизм, подчиняется строгим законам. Нарушение же их ведет к неприятностям для ее хозяев.

Да и для самой собаки: понимая весь ужас совершенного ею кощунственного посягательства на хозяйку, Зитта впала в крайнюю озлобленность, рычала и скалилась, не подпускала к себе никого.

Пришлось мне демонстрировать чудеса дрессировки. Прикрываясь жестяным корытом, как щитом, я приблизился к осатаневшей псине, схватил ее за шиворот, поднял над землей и хорошенько встряхнул. Зитта успела разорвать мне кожу на предплечье, но быстро смирилась: сработал прием укрощения строптивых собак.

Этот прием действует гораздо эффективнее, чем битье палкой или ремнем. Потому что, во-первых, собака на редкость нечувствительна к физическому воздействию. Во-вторых же, наказание действует на собаку не столько благодаря связанной с ним болью, сколько потому, что демонстрирует более высокий иерархический ранг того, кто ее наказывает. В действительности (это подтверждает зоопсихология) существо, способное поднять и встряхнуть собаку, с ее точки зрения, должно быть великаном, «сверхсобакой». И именно так воспринимает любой из семейства псовых наказание типа «поднимание и встряхивание».