Слово о времени и о себе

Владимир Фёдорович Топорков Слово о времени и о себе

Я родился 4 декабря 1940 года в деревне Троицкое Добринского района Липецкой области…

Написал вот сейчас как сказано в документах, и сразу хочется внести ясность. В то время, когда я родился, была моя деревенька в Хворостянском районе Воронежской области, а теперь её давным-давно нет на карте. Только и остались обмелевший, затянувшийся камышом пруд в центре деревеньки, ещё один пруд на окраине да старые сады на усадьбах. На нашей сохранилась груша-дикарка, вместо той, о которой я писал в рассказе «Дукат». И ещё одна достопримечательность – огромные кусты разросшейся черёмухи, которые словно обливаются весной кипенным молоком.

Отца своего я не помню. Кадровый офицер Красной Армии, он служил в Лисках, но в первомайский праздник 1941 года последовал приказ – на Украину. Видимо, преддверие войны требовало укрепить западные границы (лишнее свидетельство против той брехни, которую распространяли писаки типа Волкогонова о том, что к войне не готовились), и отца с его частью направили в город Коломыя тогда ещё Станиславской области. Откуда он успел написать два письма, без тени тревоги сообщал, что подбирает квартиру, через месяц-другой и жену с ребёнком вызовет к себе. Последнее датировалось 16 июня, а пришло оно в воронежские края, когда уже гремела война.

А через месяц, по рассказам матери, получили мы сообщение, что наш дорогой Фёдор Фёдорович пропал без вести 4 июля 1941 года. Страшные слова для мамы, кажется, было бы лучше даже похоронку получить. Уж сколько потом она вздрагивала по ночам от стука в дверь, беспокойно вглядывалась в темноту, всё ждала и ждала… В канун тридцатилетия Победы был я в Коломые, прошёл по чистеньким, ухоженным улочкам, к братской могиле в центре городка положил цветы. Работники военкомата рассказали мне, что это захоронения уже 1944 года, когда освобождали город, а что было здесь в сорок первом, где кого нашла смерть в то страшное время – нет никаких данных. Но и этот мой рассказ по возвращении, кажется, не успокоил мать. Так и жила она до своей кончины в 1989 году со слабой надеждой на счастливую случайность: авось да и отыщется её дружечка.

Те, кто читал мои рассказы и повести, роман «Засуха», должны понять – о матери я написал много и почти с натуры. Была моя Надежда Васильевна хотя и малограмотная (всего-то только два класса после гражданской войны), но по-крестьянски мудрая и работящая. И многие меткие выражения, пословицы, присказки – это от неё, от её опыта. Даже при своей малограмотности любила читать книжки, и первым читателем моих опусов была именно она. Не случайно, прочитав рассказ «Щепоть крупной соли», она вроде как с обидой выговорила мне: «Что же ты, про меня пишешь, а окрестил Анастасьей, уж писал бы, как есть». Тот рассказ и в самом деле был о ней, там ни одного выдуманного эпизода; по крайней мере, я самым добросовестным образом изложил на бумаге все перипетии произошедшего с ней на станции Хворостянка.

О трудной женской доле в годы войны и после неё написано много. И всё-таки, я думаю, мы, писатели, так и остались в долгу перед ними, солдатскими жёнами и вдовами, про которых Михаил Исаковский написал: «Весь фронт, что от края до края, кормила ты хлебом своим». Мать моя в годы войны была и председателем колхоза, и бригадиром, и выращивала овощи, свёклу. И прав поэт, восклицавший: «Да разве об этом расскажешь, в какие ты годы жила…»

Сегодня, в наше «демократическое» время, когда со страниц жёлтой прессы не сходят публикации о продаже детей, переполненных сиротских домах при живых родителях, о сексуальных похождениях молодых красоток и прочих мерзостях, я всё чаще думаю о подвиге наших матерей. Именно подвиге, иначе это не назовёшь, когда они, отрывая от себя последний кусок хлеба, картофелину, кочан капусты, кормили фронт, да ещё сумели сохранить детей, вырастить и выучить их быть полезными Родине. Высочайшей этой нравственности и патриотизму нет цены. И вдвойне горько видеть, как ныне солдатские вдовы, выброшенные хамоватыми «реформаторами» на обочину жизни, голодают и страдают, без вины виноватые.

Иногда я думаю: наверное, моей матери хоть один раз по-крупному повезло, что не дожила она до этого смутного безвременья, иначе сердце её, открытое и доброе, треснуло бы на куски, прежде всего от окружающей наглости и бесчестья. Да, они тяжело жили, наши матери, в трудах и страданиях, но главный стержень в жизни не утратили – быть честными и преданными России, воспитать детей себе подобными. И слава Богу, что были, есть и, надеюсь, будут такие женщины, которые честны и в словах, и в поступках, которые свято несут по земле своё высочайшее предназначение – быть Матерью.