Слово Оберона

Солнце опускалось всё ниже. Стало прохладно. Я застегнула куртку, надвинула на лоб капюшон. Скоро совсем стемнеет. Мама, наверное, уже вернулась домой с малыми. Увидела, что меня нет, и ругается. Говорит отчиму, что я неизвестно где гуляю и отбилась от рук. А если не приду к девяти — она с ума сойдёт от беспокойства…

У меня есть телефонная карточка. Можно пойти на остановку и позвонить.

А потом что? Возвращаться и сидеть на скамейке до утра? Мало ли кто в этом парке ночует…

Идти домой? Тошно, если честно. Никого не хочется видеть.

А может, и не было ничего? Не приходил ко мне Гарольд, не уводил в Королевство? Скоро май, а там лето, каникулы…

Загорелись фонари над прудом. В полутьме не было видно пластмассовых стаканчиков, плавающих у берега, и разбитых бутылок в зарослях камыша. Огни красиво отражались в воде — можно было представить, что пруд чистый, и берег чистый, и вообще ничего плохого в жизни не произошло…

На поверхность пруда упала тень. Двое парней шли в глубь парка от автобусной остановки — двое почти взрослых, неряшливых, каких-то странных парней. Я поднялась со скамейки — что мне, ждать, когда они подойдут поближе?

— Эй, малая!

Я глянула направо, налево… Почти совсем стемнело. И кругом, как назло, ни души. Будь я магом дороги с боевым посохом в руках — испугалась бы хоть на минуту.

Но я была просто девчонкой и потому быстро-быстро пошла по аллее прочь.

Парни заржали. Может, они смеялись каким-то своим разговорам, но мне-то ясно было, что хохочут надо мной. И прибавили шагу не случайно — гонятся. А дорожка ведёт в тупик… То есть ведёт она к детскому аттракциону «Автодром», но он по будням не работает.

Я шла всё быстрее, пока не побежала. Рюкзак тяжело подпрыгивал на плече. Мимо проносились кусты, деревья, скамейки. Это было как страшный сон какого-нибудь зайца — он бежит, спасая жизнь, а за ним собаки…

За спиной хохотали уже как-то с повизгиванием. Ноги у парней были куда длиннее моих.

Я чуть не налетела на железные ворота — второй выход из парка. Ворота всегда закрыты. Висячий замок намертво проржавел. Направо — стена «Автодрома». Налево — склон, колючие кусты, внизу ещё одно озеро…

Задыхаясь, я перемахнула через кусты. Здесь, в чаще, ещё не выросла трава — ноги мои тут же заскользили по мокрой земле и глине, я потеряла равновесие и покатилась, как мешок, вниз, вниз, в грязный, покрытый пеной пруд.

У самой кромки воды падение оборвалось: меня схватили за шиворот. Треснули нитки. Я рванулась, готовая биться не на жизнь, а на смерть. Парни перекрикивались и бранились где-то наверху, в отдалении, так кто же был этот новый враг?!

Собираясь завизжать, я посмотрела вверх; надо мной возвышался человек с горящими в темноте глазами. Не как у кошки — ярче раз в десять. Как будто включили две зелёные лампочки со зрачками, с тоненькими кровяными прожилками.

Я ослабела.

Сверху трещали кусты. Парни утюжили их, как два полоумных бульдозера.

— Где? Вот коза! Куда она…

— А-а-а! А-А-А!

Уж не знаю, что подумали пешеходы на улице за забором. Парни дико заорали в два голоса — один густо и хрипло, другой тоненьким козлиным тенором. Затрещали кусты, затопотали ботинки — и все стихло.

И было тихо минуты две или три.

— Ты не ушиблась?

— Нет.

Оберон помог мне подняться на ноги. Глаза у него по-прежнему жутко светились в темноте, куда ярче, чем у меня или у Гарольда. Король смотрел ночным зрением.

А я в самом деле почти не ушиблась. Только изгваздалась вся в мокрой земле, да ещё коленки тряслись. И в рюкзаке что-то треснуло. Наверное, линейка сломалась.

— Идём.

— Куда?

— Отведу тебя домой. Мать с ума сходит.

Я вырвала руку из его руки:

— Не надо. Я сама дойду. У вас же дел полно.

— Пока я здесь, время в Королевстве остановилось, — мягко напомнил Оберон.

— Я сама дойду, — повторила я упрямо. — Вам не нужна моя помощь, ну а мне — ваша. Разошлись по своим мирам, и ладушки.

— Ну что за детский сад!

Я повернулась и полезла вверх по склону — на четвереньках. Подошвы скользили. Я цеплялась за ветхие кустики жёлтой прошлогодней травы.

Парней, конечно, и след простыл. Тускло горели фонари. Я кое-как отряхнула с колен песок и налипшие комья земли. Интересно, что скажет мама, когда я заявлюсь домой в таком виде.

И ведь как хорошо начинался день…

Оберон выбрался на дорожку вслед за мной. Его глаза больше не светились — они глубоко запали, спрятались под бровями, и тени вокруг были, как тёмные очки. Я вдруг сообразила — пока я хныкала на скамейке в парке, в Королевстве прошло несколько суток!

— Лена, ты меня прости.

Я молчала, опустив голову.

— Ты просто не понимаешь, чего требуешь.

— Нет, это вы не понимаете, что такое для Королевства — потерять вас.

— Я-то понимаю, — сказал он тихо. — Ты сама не знаешь, как ты права.

— Если понимаете — почему не ищете принцев? Почему не позволяете Гарольду? Почему не позволяете мне?

Мы медленно шли по пустынной дорожке вдоль пруда. В воде отражались фонари.

— Вот телефон, — будничным голосом сказал Оберон.

— Ну и что?

— Позвони матери. Скажи, что придёшь через полчаса.