Слово после казни

Воскресный день 25 июля начался как обычно, по давно установленному порядку. На аппеле Ауфмайер принял рапорт старосты Пауля, дважды пересчитал нас и пошел на доклад к рапортфюреру. Тот почему-то на целых два часа задержал блокфюреров. А в это время узники всего лагеря по команде «смирно» стояли перед блоками. Наконец Ауфмайер вернулся. Вслед за ним в лагере была объявлена блокшпера, и всех узников загнали в блоки. Мы уже знали, что блокшперу объявили в связи с отправлением этапа. С минуты на минуту ожидали прибытия автоколонны. Но прошел час, за ним другой, а машин не было. Мы сидели как на иголках. От того, придут ли сейчас машины, зависели Жорина и моя жизни. Совершеннейшей бессмыслицей было бы погибнуть именно теперь, когда десятки подпольщиков приложили нечеловеческие усилия, чтобы вырвать нас из когтей смерти. Неужели все напрасно?! Завтра с утра Ауфмайер будет в «Канаде». И первое, что он сделает, это спросит Вернера, сколько тот дал нам золота в обмен на восемь литров спирта. Какую месть придумает блокфюрер, узнав, что мы обманули его на целых двадцать три монеты? Ведь эсэсовцы убивали узника даже за одно лишь подозрение в краже картофелины или гнилой брюквы. А тут украдены двадцать три золотые монеты!

— Который час?— спросил я у одного из придурков, который как раз проходил мимо наших нар.

— Опаздываешь на поезд?— насмешливо ответил тот, но все же, поглядев на ручные часы, сказал:— Половина десятого, времечко идет и нам дорожку трет...

Тут же раздались короткие гудки сирены — отбой блокшперы. Итак, машины не пришли. Наши надежды рухнули.

— Что же теперь делать?— спросил Николай Ерошко.

Минут десять продолжалось тяжелое молчание. Неожиданно в нашем углу появился незнакомый узник с чешским винкелем на груди.

Пригнувшись, он обвел настороженным взглядом нижний ярус нар и, увидя нас, решительно подошел. Ощупал каждого острым взглядом, пробежал по номерам, после чего ошарашил нас паролем: «Жизнь Орлёнку!»— «Во имя победы!»— ответили мы. У незнакомца были живые карие глаза, открытое волевое лицо. По виду — бывалый узник.

— Кто из вас Орленок? Жора кивнул в мою сторону.

— Он.

— Я Йожеф,— коротко отрекомендовался гость и пожал нам руки. — Сегодня вы будете в Явожно. Не удивляйтесь, машины немного задержались, не было бензина. Но сегодня они придут. В Явожно разыщете узника чеха Карела. Его освенцимский номер 55014. Карел коммунист. Скажете ему: «Над Влтавой красивы рассветы». Он ответит: «И летом, и зимой». Это наш давнишний пароль. Карелу можно доверить все. Передайте ему сердечный привет. Спасибо за помощь движению Сопротивления. Желаю свободы!

Не успели мы толком ответить Йожефу, как он быстро зашагал к выходу, оставив нам небольшой сверток. В нем оказалось две пайки хлеба, две пачки сигарет и четыре кусочка сахара. Хлеб и сахар мы сразу же отдали Грише, а сигареты — Николаю Ерошко.

Нас не бросили на произвол судьбы. За нашу жизнь идет скрытая борьба, за нами стоят сильные, мужественные люди. И в эти минуты я крепко уверовал: мы не погибнем!

Вскоре снова завыла сирена: блокшпера! Всех узников загнали с аппельплощадки в блок. И вот вдалеке послышался гул дизельных моторов. Он нарастал, и вскоре мощный грохот дизелей заполнил весь лагерь. Машины пришли! Мы спасены!

В шлафзале появилась кабанья туша вечно сонного и распухшего от пьянства Пауля, на сей раз одетого по форме, с неизменной дубинкой в руках.

— Всем построиться на аппельплаце, да побыстрее!— заорал он своим пропитым, хриплым басом.

То, что Пауль явился в шлафзал лично, да еще в форме, означало, что предстоит важное событие.

Двухтысячная толпа узников хлынула к выходу. Оглушительный перестук гольцшугов, шум, давка, крики, брань на всех языках — все слилось в сплошной грохот. Дикая круговерть, вавилонское столпотворение!

Нам стоило большого труда вытащить искалеченного Гришу из этой невероятной давки. Мы окружили его плотным кольцом и, поддерживая, вклинились в поток. Этим потоком и вынесло нас наружу.

На аппельплаце десятки холуев, орудуя дубинками, строили узников, выравнивали ряды и шеренги, пересчитывали. Наконец все утихомирилось. Перед строем стоял Пауль и молча косил налитыми кровью глазами, наблюдая за дорожкой, чтобы не прозевать появление начальства. И вот наконец команда:

— Ахтунг! Штиль гештант!* Мютцен ап!

* Внимание! Смирно! (нем.).