Слово предоставляется детям

Записано 4/IV-42 г., в Детдоме № 13, в Ташкенте.

В ЦЕРКВИ

Немцы внезапно разбомбили вокзал, и нашему детдому пришлось отправляться пешком.

Мы прошли пешком четыреста километров. Мы шли в Россию. Наша цель была - Смоленск. Нас вел человек, которого назначили. Его прозвание было эвакуатор. Ну, просто такой человек.

Шли мы больше лесами, спали больше на траве и на листьях. По дорогам уже двигались немцы.

Но вот один раз мы сильно устали и решили войти в деревню. В деревне было очень тихо, и мы не думали ничего худого. Нас одна бабушка зазвала к себе - рукой так из окна поманила. Ее избушка была на самом краю деревни. Не успела она ничего нам сказать, как мы видим в окне большое пламя. Мы спрашиваем: "Бабушка, это чего?" А она шопотом нам говорит: "Это там сейчас немцы завели в церковь всех женщин от пятнадцати лет и до старых и там их сейчас жгут. Я сама только и спаслась, что в погребе сидела". Тогда мы выбегли и в огороде притаились. На церкви уже большие замки навешаны, а кругом складены стружки. Уже с одного конца церковь горит, и оттуда слышны ужасные стоны. А одному офицеру наверно сильно понравилась одна девушка. Он из окна вышел и ее за собой за руку вытянул, потом окно прикрыл и поджег стружки с этого боку. А она прочь побежала.

Немцы стояли вокруг церкви кольцом. Видим, к ним подходит один молодой парень. Он из хаты выбежал, потом пошел ровно, потом опять побежал - и к офицеру. От нас не видно было лица, а голос такой, будто плачет. И просит офицера: "Откройте их!" - и еще что-то говорил - мы не слыхали - что-то, что не надо, пожалуйста, этих женщин жечь... Офицер вынул шашку и ударил его по голове.

Мы здесь часто сядем теперь в кучу, сидим и думаем: скорее бы их прогнали, скорее бы про их название даже забыть, и будем мы свои города обратно строить.

Люба Булгакова, 15 лет, из Гомеля.

Записано 4/IV-42 г. в Детдоме № 13, в Ташкенте.

ЭВЕЛИНА МАЦЮПЧЕНКО

Знаете вы в Москве Лепешинскую? Ольгу Сергеевну?

Я у нее пять лет училась. Второй ученицей была.

Меня очень любили тамошние ребята. И в больнице любили. И здесь, в детдоме, любят. Слушаются - даже самые разбалованные - если я только скажу: не стану разговаривать! - так они золотые делаются. Это, я думаю, потому, что я такая активная. Я пляшу, и на гитаре играю, и вышивать умею, и на собрании могу выступить.

Но больше всего мне хотелось стать летчицей. Балерина - и летчица! Но в аэроклуб я не попала.

Меня возраст сгубил. Мне еще нет пятнадцати. Вот и не взяли меня в аэроклуб.

Зато, когда началась война, я сразу вступила в группу ребят санитаров.

После первой бомбежки мы вместе с одной моей подругой вышли на улицу. Мы заинтересовались пойти в то место, где упала фугасная бомба или где был пожар. Прошли мы несколько улиц, а там на углу была у нас бакалея. Она оказалась вся разбитая.

Потом мы побежали к горящему домику. Там как раз пожарные отстаивали сберегательную кассу. Мы с подругой помогали пожарным таскать и откидывать доски.

Мы смотрели на пожарище и проклинали Гитлера и его стервятников. На другой день, на Арбате, я встретила подруг. Они меня стали стыдить, что я бегаю неорганизованно и бью баклуши, а они все уже дежурят в нашем доме. (Когда папа уехал на фронт, а мама эвакуировалась с сестренкой в Рязань, я ушла из нашей пустой квартиры жить к одной моей подруге.)

Тут мне стало стыдно и я решила вернуться в наш пустой дом. В первую же тревогу я надела свою санитарную сумку и попросилась дежурить в бомбоубежище. Тем, кто нервничал, я давала валерьянку и успокаивала их. И вдруг я услышала крик. Кричали: "Откройте двери! приготовьте кровати!" Раз я дежурная, значит - это мне. Две девочки, тоже санитарки, несли на носилках молодую девушку. Голова у нее была вся забинтована, но кровь ручьем лилась сквозь повязку. Я вся затряслась и не знала, что мне делать. Мы в нашем кружке учились накладывать повязки самые сложные, но я еще никогда не видала столько крови. Пакет не открывался ни за что, а ведь стоило только дернуть за ниточку, и он открылся бы сам. Но я взяла себя в руки и, чтобы спасти человека, сразу приступила к делу. Сняла окровавленную повязку и наложила новую. Я и радовалась, что встретилась с таким трудным препятствием, - и в то же время жутко мне было: а вдруг я не так сделала?

Скоро эта девушка - ее звали Вера - пришла в чувство. Первым долгом она спросила меня: "Дорогая подруга, скажи мне, это я упала, или меня ранили? Скажи мне только правду". Я знала, что если ей сказать правду, то на нее подействует плохо, и я решила обмануть ее: будто она споткнулась на бегу и упала.

Врач, приехавший со скорой помощью, сказал мне: "Ты удачно наложила повязку".

На следующую ночь налета не было. Моя подруга смеялась: "Нам немцы дали выходной".

А потом мы, санитары, дежурили на крыше. Там, возле зениток, были расположены наши зенитчики, и нам разрешили дежурить, чтобы оказывать первую помощь, если кого вдруг ранят.