Слово президента

— Сначала без работы останетесь вы, а не я, профессор, — сказала Кэти с лукавой улыбкой. — Не забудьте, я ведь хирург. На мою долю останется лечение травм. Но, действительно, рано или поздно вы одержите верх в своей битве.

Однако придёт ли победа достаточно скоро для этого утреннего пациента со штаммом Е? — подумал Алекс. Вряд ли.

* * *

Она проклинала их теперь, главным образом на французском языке, но иногда по-фламандски. Армейские медики не знали ни одного из них. Моуди достаточно хорошо владел французским и понимал, что какими бы ни были эти ругательства, они исходят не из ясного сознания. Теперь разрушение пробралось в мозг, и Жанна-Батиста уже не может говорить даже со своим Богом. Наконец атаке подверглось и сердце, и это дало врачу надежду, что скоро за монахиней придёт Смерть, проявит запоздалое милосердие к женщине, которая заслужила своим неустанным трудом гораздо больше, чем досталось ей в жизни. Может быть, бред сейчас является для неё благом. Может быть, её душа отделилась от тела. Может быть, раз она не знает, где находится и что с ней происходит, боль больше не мучает её, по крайней мере в тех местах, которые ещё способны страдать. Врач нуждался в такой иллюзии, но если то, что он видел перед собой, являлось милосердием, это была ужасная его разновидность.

Лицо пациентки превратилось в сплошной струп, словно её жестоко избили, бледная кожа походила на матовое стекло, сквозь которое виднелась кровь. Моуди не знал, способна ли она видеть. Кровь сочилась из глаз, и если она ещё видела что-нибудь, то это продлится недолго. Полчаса назад она чуть не умерла, захлебнувшись рвотой, и её пришлось срочно перевести в операционную, где медики старались очистить дыхательные пути женщины, не порвав свои перчатки. Хотя ремни, удерживающие её на кровати, были покрыты с внутренней стороны гладким пластиком, они вызывали дополнительное кровотечение и боль. Ткани кровеносной системы теперь тоже распадались, и жидкость из бутылок, подвешенных на стойке, попадая в кровеносные сосуды, тут же вытекала из тела, причём теперь она была смертоноснее самых страшных ядов. Медики боялись даже прикоснуться к пациентке при всей герметичности их защитных костюмов. Моуди заметил, что они принесли пластиковое ведро с раствором йода и один из них у него на глазах окунул в него свои перчатки, стряхнул, но не вытер насухо. Таким образом, если понадобится прикоснуться к умирающей женщине, на перчатках останется химический барьер от патогенов, которые могут брызнуть с её тела. Такие предосторожности были излишними — перчатки специально сделаны из толстого и прочного пластика, — но он не мог винить людей за дополнительные меры. Когда пробил час, пришла новая смена, и прежняя покинула палаты. Один из медиков оглянулся по пути к выходу и молча обратился к Аллаху, умоляя его, чтобы к тому времени, когда придёт его час снова заступать на смену, женщины больше здесь не было. За дверями палаты иранский армейский врач, тоже в герметичном пластиковом костюме, поведёт санитаров этой смены в дезинфекционное помещение, где костюмы, прежде чем снять, обрызгивают химическим раствором, затем дезинфекции подвергнутся тела санитаров, а костюмы тем временем будут превращены в пепел в газовой печи. Моуди не сомневался, что каждая процедура будет соблюдаться с максимальной тщательностью — нет, санитары постараются превзойти все требования, и даже после этого страх не покинет их в течение многих дней.

Если бы у него в руках сейчас было оружие, Моуди, пожалуй, наплевал бы на все последствия и воспользовался бы им. Несколько часов назад введение воздуха в вену могло бы подарить этой женщине смерть, подарив смертельную эмболию, но теперь распад её кровеносной системы зашёл так далеко, что он не был уверен в действии этой меры. Мучения женщины объяснялись её выносливостью. Несмотря на то что сестра Жанна-Батиста была такой маленькой и сухонькой, сорок лет неустанной работы с утра до вечера сохранили ей отличное здоровье. Организм, так долго поддерживаемый её мужественным духом, отказывался сдаваться и сейчас, несмотря на всю бесполезность борьбы.

— Перестаньте, Моуди, вы ведь знаете, как бессмысленно все это, — услышал он голос директора проекта за спиной.

— Что вы имеете в виду? — не оборачиваясь спросил врач.

— Разве ситуация изменилась бы, находись она в африканской больнице? Разве её лечили бы там по-другому, не принимали бы тех же мер, чтобы не дать ей умереть? Переливание крови, внутривенное введение питательных растворов и всё остальное было бы точно таким же. Эйтаназия[44] противоречит её религиозным принципам. Да и вообще мы ухаживаем за нею здесь даже лучше, — справедливо напомнил он, хотя голос его оставался холодным. Он повернулся, чтобы проверить полученные результаты. — Пять литров. Великолепно.

— Мы можем уже начать…

— Нет, — решительно покачал головой директор. — Когда у неё остановится сердце, мы отсосём всю кровь, ещё оставшуюся в теле, удалим печень, почки и селезёнку, и только тогда начнётся наша настоящая работа.